– Словом, основной тезис вашего выступления мне ясен, товарищ генерал-майор. «Когда я слышу слово „культура“, я вызываю мою полицию.» Я правильно вас понял?– Жалко, что тебя нельзя сдать в какую-нибудь полицию, – вздохнул Федотов. – И не улыбайся. Я на эти темы спорить не желаю. Не надо делать из меня врага просвещения и вообще солдафона. Культура – это хорошо, и даже превосходно, но в меру. А когда твои подчиненные начинают обсуждать твои приказы, ссылаясь при этом на Омара Хайяма… Тут, знаешь ли, и до новой культурной революции недалеко.– Но я-то больше не ваш подчиненный, – с улыбкой сказал Иларион.– Слава Богу. В смысле, очень жаль. Вернуться еще не надумал?– Нет, товарищ генерал, не надумал. И вряд ли надумаю. Только не надо говорить, что глупо обижаться и что, дескать, пора перестать дуться. Я не дуюсь и не кокетничаю. Просто этот период моей жизни закончился, начался новый. Тесновато мне стало в форме, товарищ генерал.– Ну и как, на гражданке просторнее? – сердито спросил Федотов.Забродов подобрал упавший на сколоченный из потемневших сосновых досок стол желтый березовый листок и сунул его черенком в угол рта.– Мы живем в печальном мире, – сказал он, – который не напрасно называют юдолью скорби. Все мы, по мнению некоторых авторитетных людей, сосланы сюда за прошлые прегрешения и будем рождаться здесь снова и снова, пока не достигнем духовного совершенства и не освободимся от груза кармы. Какой уж тут простор, когда к середине жизни начинаешь понимать, что вместо того, чтобы искупать грехи, долгие годы занимался тем, что совершал новые.– Трепач, – проворчал генерал. – Так тебе и надо. Вот пускай бы эта баба тебя окрутила. Не понимаю, почему ты сопротивляешься? Сидели бы всю жизнь на диване и разводили философию пополам с поэзией.– Поэзия – та же философия, только рифмованная, – возразил Иларион. – Я имею в виду хорошую поэзию конечно. Хотя нет. – Он оживился и выплюнул березовый листок. – Плохая поэзия – это тоже философия, потому что выражает взгляд автора на жизнь. Тускло, плоско, глупо, но какой автор, такой у него и взгляд. Возьмем, к примеру, строевые песни. «Не плачь, девчонка» или, скажем, «У солдата выходной». Философия рядового необученного: отслужу, как надо, и вернусь. А кому служить, зачем и чем во время службы заниматься – наплевать.– И поэтому ты ушел из армии, – подытожил генерал.– Ничего подобного, – сказал Забродов. – Просто я природный лентяй, принципиальный разгильдяй, любитель обсуждать приказы, ссылаясь при этом на Омара Хайяма, и вообще, лицо, моральный облик которого несовместим с высоким званием советского.., виноват, российского офицера. Ну на кой черт вам такой подчиненный? Что, гауптвахта пустует?– Свято место пусто не бывает, – усмехнулся Федотов.– Ну вот видите, – сказал Забродов. – Тогда мне там и вовсе делать нечего. Да и староват я уже для своей специальности.– А я, значит, молодой?– Вы – генерал. Быть генералом не стыдно даже в восемьдесят лет, а вот ходить в капитанах в моем возрасте как-то, знаете, неловко. И даже в майорах.Немного погодя, когда общий разговор переключился с предполагаемой женитьбы Забродова на другие, более нейтральные темы, к сидевшему прямо на земле под старой березой Илариону подсел Горбанев. Небо над лесом было серым, но тучи висели высоко, и ждать дождя, похоже, не приходилось. На сером фоне белые стволы берез и лимонная листва выглядели не правдоподобно яркими, как на картине неумелого живописца, не признающего полутонов. Где-то неподалеку резко хлопала мелкокалиберная винтовка – господа офицеры развлекались, дырявя консервные банки.– Гляди, что наши ребята нарыли, – сказал Горбанев, вынимая из-за пазухи и протягивая Илариону нечто, при ближайшем рассмотрении оказавшееся сотовым телефоном.Телефон являл собой странное сочетание современного дизайна с чересчур большими размерами и весом, какими отличались самые первые модели мобильных телефонных аппаратов.– Ну и сундук, – равнодушно сказал Забродов, взвешивая телефон на ладони. – Где взял?– Я же говорю, нарыли. Там, – довольно туманно ответил Горбанев, и Иларион понял, что географическую тему лучше оставить. – Эта штука не кажется тебе странной?– Кажется, – сказал Иларион. – Форма как у самой последней японской разработки в этой области, а размеры и вес как у отечественной рации. Какой-нибудь умелец собрал?Горбанев отрицательно покачал головой.– Посмотри внимательнее, – предложил он. Иларион снова принялся вертеть странный телефон в руках, гадая, чего хочет от него Горбанев. Кто же, интересно знать, выпустил такого монстра? Где тут у них табличка с надписью «made in…»? Тут его осенило: на аппарате не было не только данных о производителе, но и вообще никаких надписей. Даже названия. Это как будто подтверждало версию Забродова о каком-то умельце, наладившем подпольный выпуск мобильных телефонов. С другой стороны, в подобной афере не было никакого смысла: кому нужны «левые» аппараты, когда вокруг сколько угодно фирменных? И потом, тот, кто занимается выпуском подделок, обычно помещает на самом видном месте яркий логотип известной компании и старается, чтобы его изделие хотя бы на первый взгляд не отличалось от прототипа. А тут… Взять хотя бы корпус – качественный, промышленного изготовления, приятный с виду и на ощупь, но без каких бы то ни было опознавательных знаков, если не считать сделанных по-английски надписей на некоторых кнопках.Недоверчиво покосившись на Горбанева, он включил аппарат и поднес к уху. Гудков в трубке не было, но телефон работал: в нем что-то потрескивало, словно в руке у Илариона и впрямь была рация, принимающая атмосферные разряды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18