Он сосчитал: «Раз…два…» – и уже на бегу выкрикнул: «Три!» Я побежал. Ведь отлично знал, что обгоню, старый дурак. Но мне вдруг приспичило выиграть. И вообще, не следует скрывать от ребенка, что на соревнованиях может победить кто-то другой: сам же меня на смех поднимет да еще будет думать, что и впрямь победил, совсем заважничает. Шагов через семь я вырвался вперед и, пробежав еще несколько метров, остановился. Он поравнялся со мной, обогнал и, задыхаясь, проговорил:
– Ты чего стоишь?
– А что?
– Еще неизвестно, кто бы победил. Надо до конца бежать.
– До какого конца?
– Ну, до конца. Если бы мы сразу побежали, я бы тебя обогнал.
– Когда это – сразу?
– С самого начала, а ты сжулил – сказал, пусть грузовик проедет.
– А что бы подумал шофер, если бы увидел, как какой-то старый болван гоняет по шоссе наперегонки с хилым мальчишкой?
– А нам какое дело! Ну подумал бы, что старый болван носится наперегонки с хилым мальчишкой, соревнуется, ну и что?
– Грубиян!
– Кто, шофер?
– И нахал к тому же.
– Я же мамочку обгоняю.
– Подумаешь, чемпион! Я твою мамочку тоже обгоняю. Я даже свою мамочку обгоняю. А тебя и подавно.
– А кто чемпион на двести метров?
– Я.
– Ну ты даешь, пап!
– Говорю тебе, я.
– Трепло!
– Это еще что такое?
– Ну правда, кто?
– Сказал же – я.
– Не заливай! Слыхал: врун и в аду наплел, что дрова сырые.
– Это ты про того трепача, который рядом со мной идет?
Он поднял с обочины камешек и швырнул его в пустыню. Потом еще один. И сказал:
– Я хочу стать чемпионом, папа. Ты-то не чемпион, а я хочу быть чемпионом.
И бросил еще один камешек.
Вдоль шоссе до самой чайханы, стоявшей на краю деревни, тянулась вереница деревьев. У входа по обеим сторонам дороги выстроились грузовики. Я стал спрашивать насчет ремонтной мастерской, оказалось, что здесь такой вовсе нет. Мне посоветовали обратиться к водителям грузовиков, что сидели в чайхане. Пока мы шли к двери, к нам то и дело приставали нищие. В комнате какой-то шофер ел яичницу, запивая ее кислым молоком. Выяснилось, что ему по пути и он может нам помочь. Он только попросил подождать, пока соберется, а потом уж подбросит до машины и все сделает. Он спросил, есть ли у нас какие-нибудь инструменты. У меня был только домкрат.
– Да нет, чтобы камеру заклеить.
– Ничего нет.
– Ладно, у меня свои.
Сев за столик, мы спросили хозяина, что у него есть. Была курица, мясо с рисом, яйца и кислое молоко. Я повернулся к сыну:
– Курицу?
– И еще пепси.
– Две порции курицы и пепси-колу. И не забудь лук принести, – заказал я и снова взглянул на сына. – В дороге лук – самая полезная штука. Я в твои годы, когда ехал куда-нибудь, обязательно ел в дороге лук.
Внезапно послышался грохот барабана. Монотонные частые и резкие звуки столь же неожиданно оборвались на самой высокой ноте, сменившись всхлипываниями карная Карнай – духовой музыкальный инструмент в виде длинной трубы.

, а потом раздались вновь. Сын соскочил со стула, бросился к дверям и выглянул на улицу. Обернувшись, он возбужденно замахал рукой, показывая, чтобы я тоже вышел. Я посмотрел на него – он подпрыгивал от нетерпения. Потом кинулся назад к столу и, остановившись на полпути, крикнул:
– Скорей, пап! Там какой-то дядька щеки раздувает, вот так. И в дудку, ну в трубу такую, дует, слышишь, пап? Дудит и дудит.
Рассказывая, он вовсю размахивал руками и надувал щеки. Не договорив, рванулся обратно к двери, крикнул оттуда: «Папа!», жестом позвал: «Скорей!» – и уставился во двор. Потом снова пробежал несколько шагов в мою сторону.
– Пап, ну пойдем! Там один сидит на земле и бьет в барабан. А барабан у него под мышкой. Прямо рукой колотит.
Оборвав себя на полуслове, он снова занял наблюдательный пост у двери и оттуда позвал меня:
– Скорее, пап, ну давай же!
Я наблюдал, как мальчуган подпрыгивает и переминается с ноги на ногу от нетерпения. Подошел хозяин чайханы, протер клеенку, переставил с соседнего стола солонку с красной пластмассовой крышкой и ушел. Бил барабан, ему вторил карнай.
Сын опять подбежал ко мне и потянул за руку, приговаривая:
– Вставай, идем!
– Я лучше посижу.
Он, оглядываясь на дверь, повторял:
– Вставай, вставай, этот дядька там уже раздевается.
Потом снова помчался к двери, выглянул наружу и опять – ко мне.
– Зачем он?
– А обезьянка у них есть? – спросил я.
– Обезьянка? Какая еще обезьянка? Я же говорю: там дядька раздевается.
– Да он только по пояс будет голый.
– Вставай, пошли, ну!
– Знаешь, старина, я столько раз это видел. Насмотрелся.
Его уже и след простыл. Хозяин принес тарелку с луком и зеленью и другую – с хлебом, стакан воды, в котором звякали ложки и вилки, и расставил все это на столе.
Вернулся сын и спросил:
– А что они будут делать?
– Что-что. Представление показывать, – нехотя буркнул я. – Садись-ка за стол.
– Пусть здесь показывают, – умоляюще прошептал он.
– С какой стати?
– Давай скажем, чтоб сюда пришли.
– Они к нам не нанимались. И потом, разве хозяин разрешит?
– Как так не разрешит? – растерянно спросил мальчик. – Я хочу посмотреть. А обедать не хочу. Пойдем.
Он взял меня за руку и потянул за собой. Я вышел на улицу.
Барабанщик сидел на складном стульчике, трубач стоял неподалеку, а обнаженный по пояс мужчина расстилал на земле между ними ковер. Свой скарб они оставили в тени у пересохшего ручья на той стороне шоссе. Расстелив ковер, мужчина вприпрыжку подбежал к ящику, около которого сидел барабанщик, достал несколько железных дисков и металлический стержень и разложил на ковре. Железные диски он клал по два, один на другой.
– Это что они делают?
1 2 3 4 5