Существует ли господин Неделин или приказал долго жить — Москвы это не касается. Она не только слезам не верит, она не верит ни одному порыву души.
Именно поэтому Иван Данилович предпочитал не смотреть в окно. Замкнутый мирок автомобиля, пахнущий кожей и сигаретами, вполне его устраивал. Здесь он был полноправным хозяином: захочет — велит водителю остановиться, захочет — поедет дальше. Захочет — вообще продаст машину другому человеку, а себе купит новую.
Так же он чувствовал себя и в офисе, и на своих многочисленных оптовых складах — хозяином, где всё и все подвластны его воле.
А разве Москва станет его слушать? Она живет по своим законам, ей нет дела до какого-то там Ивана Даниловича.
В последнее время господин Неделин начал сдавать. Этого пока никто не замечал, кроме него самого. Он чувствовал странное недомогание: вроде бы ничего не болит, а тело вялое, непослушное, тяжелое, как мешок с цементом. И настроение никудышное. Ничего не хочется, ничего не радует. Варенька и та стала его утомлять. А уж как он ее любил, как боготворил!
Ту встречу в Кинешме, на втором этаже универмага, он до сих пор помнил до мельчайших подробностей. Как увидел ее… и обомлел — неужто такая краса может наяву существовать?! Сердце Ивана Даниловича рванулось, затрепыхалось, как пойманная птица, и вспыхнуло, загорелось. От того пожара ныне только угольки остались. Если так гореть, и года не протянешь — иссохнешь.
Чтобы потушить то пламя, Неделин бросился в омут с головой. Старый закоренелый холостяк, привыкший все обдумывать, сто раз примеривать, — он в тот же вечер примчался с охапкой цветов и шампанским, упал на колени, обхватил руками точеные, теплые под юбкой ноги Вареньки и помутившимся взглядом пожирал ее лицо. Не отвергнет ли, не прогонит?
— Если не полюбишь, брошусь в Волгу, и поминай как звали! — сказал помертвевшими губами.
И бросился бы! Такое на него затмение нашло, сродни помешательству. Великий соблазн — этакой красотой завладеть, стать единственным ее хозяином, сорвать душистый цветок и унести с собой, в свою каморку, чтобы любоваться до конца, до последнего смертного вздоха.
Насчет «каморки» — это он лукавил, конечно. Тогда уже был чиновником не из последних, имел приличный доход, квартиру в Москве, куда молодую жену привести не стыдно.
Честно говоря, для Неделина до сего дня оставалось загадкой, почему Варенька ему не отказала. Сразу блеснула глазами, зарделась, как малиновая заря, вздохнула кротко и обняла его, прижала к мягкой груди.
— Уедем вместе! — сказала. — Завтра.
Он был на все готов. Поспешно собрался, побросал вещи в кожаный чемодан, а у Вари только и было что узелок с парой кофточек и короткие сапожки, купленные на последнюю зарплату. Не стала она родительского благословения спрашивать, да и он тоже. Давно привык сам все решать.
После уже, когда расписались, посидели в ресторане узким кругом, Неделин спросил: ничего, мол, что свадьбы пышной не устроили, родню не собрали? Боялся, как бы невеста не сочла его жадным, не разочаровалась. Деньги, дескать, на свадьбе сэкономил, бедных родственников чурается. Что достаток у Вари невелик, он по тому узелку понял. Но ему ее барахла не надо, он ей все новое купит, самое лучшее. И денег ему не жалко. Столько лет на одного себя тратил, а много ли ему требуется?
Варвара подняла на него глаза, будто к месту пригвоздила.
— Про родню больше не поминай, — сказала как топором рубанула. — Никогда. Обещаешь?
— Обещаю, — вылетело у Ивана Даниловича раньше, чем он успел удивиться.
Да и то, зачем ему чья-то родня? Он и свою-то особо не привечает. Очерствел душой в столице, замотался, все в трудах, в заботах.
Через год съездили к его матери в Ярославль, могилку отца проведали, все чин-чином. И Варенька не противилась. Это она на свою родню осерчала, а к его матери отнеслась тепло, подарков накупила, денег велела отсылать старушке, чтобы та ни в чем не нуждалась. И сама за этим следила, Неделину-то недосуг было все упомнить.
Так и потекла их жизнь, как молочная река между кисельными берегами. Сын родился, красотой в мать, умом да смекалкой в отца — шестнадцатый годок пошел парню. Об этом счастье Иван Данилович и не мечтал. Ему бы только Вареньку видеть живой, здоровой и довольной, чтобы цвела она аленьким цветочком в его хоромах.
Красота жены превратила Неделина в полнейшего ее раба. Сам он был неказист: ростом невысок, лицо круглое, неинтересное, лысина, животик, который за годы сладкой семейной жизни превратился в солидное брюшко. Словом, не красавец. И в постели оказался вялым, тусклого темперамента. Кроме денег, блеснуть ему было нечем. Как ни странно, Варвару это устраивало. Она не требовала от супруга любовной пылкости, не таскала его по театрам и ресторанам, не транжирила деньги на модные наряды — одевалась со вкусом, но в меру дорого; дом вела твердой рукой, изобильно, но без лишней роскоши; развлекалась хозяйством и воспитанием сына. Всем, казалось, была довольна.
Несмотря на столь благоприятное течение совместной жизни, Иван Данилович не мог чувствовать себя до конца спокойно. Пожалуй, он позволил себе расслабиться только во время беременности жены, когда она растолстела, отекла, а ее лицо покрылось пигментными пятнами. Эти девять месяцев, да еще пять после родов, когда Варенька кормила младенца и не спала ночами, уматываясь до беспамятства, были самыми счастливыми и безмятежными для Неделина.
Все остальное время внутри его происходила непрерывная борьба, тем более мучительная, что он никому не смел показать ее. Это была борьба с собственным страхом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16