), элементарный водяной знак... Качество даже хуже, чем у местных денег, которые даже сами аборигены презрительно называют деревянными. Что же должно было произойти в этой России, если рубль – крепчайшая валюта мира – выродился до такой степени, что ему предпочитают любые другие цветные бумажки, вплоть до презренных североамериканских долларов и совсем уж невероятных финских марок? Хотя политика-то Князя никогда по-настоящему не интересовала.
Паспорт все не давал покоя. Вспомнить, что ли, прошлое? Рука вроде пока твердая... А краски, а бумага? Нет, до того, как будут установлены необходимые связи, и браться нечего. А пока сойдет и этот, если над ним пару вечеров поколдовать...
Подцепив ногтем отошедший край фотографии, Князь осторожно отодрал квадратик плотной глянцевой бумаги и с усмешкой провел ногтем по тонкой шейке коротко стриженного паренька, испуганно выпучившего глазенки в объектив. Да, удар был все же неплохой!
Куда же подевался этот сыщик? Словно сквозь землю провалился. Это не есть гут, как говаривал один знакомый немчик. Не вернулся же он тогда в родной мир? Он и дороги-то к тому дому не нашел бы – разве чудом каким-то. Не мог жандарм, реалист до мозга костей, как здесь выражаются, въехать в ситуацию, поверить разом в то, что очутился совсем в ином мире. Он, Георгий Кавардовский, в безоблачном детстве зачитывавшийся всякими фантастическими приключениями, и сам-то долго не мог поверить, когда Колун, каторжная шестерка, божась через слово, рассказывал про это чудо. Поверил, лишь увидев самолично и испытав...
В лучшем случае, поди, прячется где-нибудь, а в худшем... В худшем-то получается совсем плохо. Попади он в руки местным – не важно, блатным или легавым, – ниточка может потянуться к нему, Князю. Ну легаши-то, конечно, не поверят – такие же твердолобые, как и везде, – в желтый дом упекут, и все, а урки? Колун-то кое с кем тут связывался и кроме Клеща с Пасечником покойным, упокой, Господи, его еврейскую душу... Да и за Клещом-то кто-то наверняка стоял. Не мог пацан сопливый такие дела проворачивать, никак не мог, не та масть... Надо девку его пощупать. Как там ее – Анютка, что ли? Не в прямом, конечно, смысле – щупать-то там нечего, соплячка худосочная, а вот знать тут кого-нибудь из блатных может вполне... Да вообще-то и как баба сгодится. Он же Князь, а не монах – третью неделю без женщины... Скоро, как Колун, на пацанов начнет заглядываться...
Кстати, о легавых: прикормить бы какого-нибудь пожаднее, смотришь – наладилось бы и с документами, и с деньжатами. Надо это обмозговать на досуге. А пока – спать!
5
Какое-то царство серого цвета... Редкие автомобили невзрачной расцветки, ковыляющие по дрянной мостовой – старомодные, заставляющие вспомнить о золотых семидесятых; малолюдные днем улицы, оживающие только два раза в сутки: утром около восьми и вечером около шести. В эти часы их заполняют огромные толпы серых, однообразно одетых людей. Поутру людской поток понуро бредущих словно на эшафот одинаковых, как близнецы, жителей стремится в одну сторону, туда, где за невысокими кирпичными стенами с колючей проволокой поверху скрываются заводы (прошагав однажды в общем потоке до того места, где толпа вливалась в одноэтажный домик со стеклянными дверями, прилепившийся к кирпичному забору, Петр Андреевич разглядел лаконичную вывеску под стеклом: «Ремонтный завод, г. Хоревск»), вечером, заметно повеселев, – обратно домой... Все как в запрещенных на территории Империи книгах англичанина Оруэлла, читанных еще во время учебы, по специальному допуску. Город всеобщего счастья...
Черт, что же это за край такой? Слава богу, люди вроде бы одеты так же, как и в России, не выделяешься на их фоне... Ерунда, это ведь и есть Россия, вот только какая?
Городок, конечно, еще более съежился, стал как-то ниже, грязнее, неухоженнее, что ли, если можно так выразиться. Но вот электростанция – на прежнем месте, даже труб у нее столько же. Нонсенс. Больше – никакого сходства!
Где многоэтажные дома новостроек? Где вычурные, «Алексеевский ренессанс», особнячки нуворишей, фарфоровых и мучных королей, занимавшие целый квартал? Где наконец монументальное, позапрошлого века, здание городского Дворянского собрания – первая достопримечательность Хоревска? Где на центральной площади перед Городской думой памятник благодетелю города Алексею Второму, при котором он и расцвел?
Там и Думы-то нет... Только какое-то невзрачное трехэтажное зданьице с фасадом, украшенным огромным мозаичным портретом лысоватого лобастого мужчины с плутовским прищуром и интеллигентной бородкой а-ля Чехов, выдержанным в красно-багряных тонах. А еще-громадный, метров десять высотой, серый бетонный памятник той же вроде бы личности на кирпичном пьедестале, выполненном в виде длинной трибуны. И всюду эти выцветшие и ярко-красные флаги разной степени ветхости: где с синей полосой по древку, где просто красные с золотистой эмблемой вверху... Серое и красное...
Петр Андреевич разглядел эту эмблему подробно в центре какого-то значка варварской формы, отдаленно напоминающего привычные полковые, изображенного возле названия пожелтевшей газеты, найденной в новом убежище.
Знак, – что-то вроде венка из колосьев, наложенного на зубчатое колесо и увенчанного знаменем с литерами СССР, – помещался рядом с другим, похожим, но с профилем того же лысоватого субъекта и надписью на знамени ЛЕНИН. Скрещенные серп и молоток – масонская эмблема, не иначе, особенно если учесть пятиконечные звезды-пентаграммы, щедро рассыпанные везде и всюду – от фасадов домов и решеток оград до обложек журналов и почтовых карточек, выставленных в газетных витринах.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17