Таким образом, размышляя о тишине, церемониях, моде и своем собственном месте в этом обществе, Кэйб, наконец, добрался до затейливо украшенного входа в старинную церемониальную баржу «Уединение», экстравагантное помещение резного дерева. Снег был притоптан множеством ног, бесчисленные тропинки вели к близлежащим домам. Кэйб по-прежнему радовался снегу, но ведь он не жил в этом горном городе, а его собственного дома в этой стране никогда не касались ни снег, ни лед. Словом, снег был ему в новинку. И перед тем как подняться на борт, хомомдан посмотрел на ночное небо, чтобы увидеть прямо над головой большой клин снежно-белых больших птиц, пролетавших над мачтами, держа путь в глубь страны, подальше от Соленого моря. Когда они скрылись за домами, он почистил пальто, стряхнул снег со шляпы и вошел.
– Похоже на каникулы.
– На каникулы?
– Да, на каникулы. Раньше это слово означало нечто совершенно противоположное нынешнему своему значению. Почти абсолютно противоположное.
– Что вы имеете в виду?
– Послушайте, это вообще съедобно?
– Что?
– А вот это.
– Не знаю, попробуйте и поймете.
– Но оно все еще шевелится.
– Шевелится? То есть двигается по своей воле?
– Думаю, да.
– Но, послушайте, это же вещь, полученная от настоящего хищника, типа нашего друга Циллера, и естественно было бы сказать «да», но…
– Так что насчет каникул?
– Циллер был…
– Он утверждал нечто о противоположном значении этого слова. Когда-то каникулы означали время, когда ты куда-то уезжал.
– Неужели?
– Да, я когда-то слышал об этом. Древние времена, век лишений. Люди были вынуждены работать беспрерывно, создавая богатства для себя и общества, а потому не могли роскошествовать со временем. Короче, они работали половину дня большую часть года, и потом им за это давали определенное время, которое можно было потратить на себя, используя некий обменный эквивалент…
– Деньги, у них был такой технический термин.
– Вот именно. И тогда на это время они уезжали.
– Простите, вы съедобны?
– Вы, что, действительно пытаетесь разговаривать с нищей?
– Не знаю. То есть не знаю, пища ли это?
– Но в самых примитивных обществах не было и того: свободными оставались всего лишь несколько дней в году!
– Но я полагаю, что примитивные общества могли быть вполне…
– Он имеет в виду примитивизм в индустриальном смысле. Не обращайте внимания. И не прекратите ли вы тыкать в это? Испортите!
– Но вы-то сами можете это есть?
– Вы можете съесть все, что угодно, если только сумеете донести это до рта и проглотить.
– Вы прекрасно понимаете, о чем я.
– Так спрашивайте, идиот!
– Именно это я и делаю.
– Нет, не это! Гриф, что вы делаете? Перестаньте сейчас же! Где ваш майндер, где комп, наконец?
– Но я вовсе не хотел…
– Вижу. Так что? Они уезжали все разом?
– Как это возможно? Все бы остановилось, если бы все они так уехали.
– М-да, разумеется.
– Но иногда бывало, что инфраструктурой занимались подсобные команды. Словом, они все-таки уезжали и ездили с места на место время от времени.
– А!
– А ведь теперь каникулы – это время, когда мы остаемся дома, ведь иначе у нас не было бы возможности вот так собираться вместе, и ты никогда не узнал бы, кто твой сосед.
– На самом деле, я и сейчас точно в этом не уверен.
– Это потому что вы столь легкомысленны.
– Ах, если бы были только одни длинные каникулы!
– В старом смысле, конечно?
– В гедонистическом.
– Шило у вас в заднице.
– И в заднице, и в руках, и в ногах, и везде…
– Хаб, так можно это есть или нет?
– …и в крыльях, и в ребрах, и в печенках…
– Хорошо, мне кажется, есть идея.
– …и в коленках, и в копытах, и в рогах…
– Так что же, Хаб?
– …и в панцирях, и в мускулах, и в голове…
– Заткнешься ты, наконец?
– Хаб, а, Хаб? Черт, мой комп не работает! Или Хаб просто не отвечает.
– Может быть, он на каникулах?
– …и в плавниках, и в волосах, и еще где? М-м-м… Где же? В зубах ничего нет?
– Предлагаю его все-таки заткнуть.
– Одобряю.
– Хаб! Хаб! Никогда еще ничего подобного не случалось!
– Ишлоер?
– Извините? – Наконец произнесено его имя. Кэйб вынужден был признаться, что все-таки втянут в один из тех странных, напоминающих транс разговоров, в которые попадал на подобных сборищах. В таких случаях диалог – или же несколько диалогов разом – тянулся каким-то головокружительным, доводящим до тошноты образом и действовал на него так, что он совершенно терял нить разговора, не понимая, кто, что, кому и зачем говорит.
Правда, в следующий момент он легко вспоминал все сказанные слова, но уловить связывающие их эмоции так и не мог. И сейчас он пребывал в каком-то странном дурмане, пока в разговоре не образовалась брешь, пробитая обращением непосредственно к нему. Он находился в верхней бальной зале церемониальной баржи «Уединение» вместе с сотней других людей, большинство которых были действительно людьми, хотя и не в собственно человеческом обличий. Концерт композитора Циллера – античная челгрианская мозаика – закончился полчаса тому назад. Настроение царило тихое и спокойное, несмотря на то что финал слушатели встретили взрывом аплодисментов. Теперь все занимались едой и выпивкой. И, конечно, беседой.
Кэйб вместе с группой мужчин и женщин стоял посередине зала у буфетного столика. Воздух был теплым, полным ароматов и тихой музыки. Над головами сгибались деревянные и стеклянные светильники, сделанные на какой-то старинный манер так, что, хотя и не давали полного спектра, озаряли все вокруг уютным ласковым светом.
В носу его тихо позвякивало кольцо. Когда Кэйб впервые прибыл сюда, ему совсем не понравилась идея имплантации компьютера прямо под черепную коробку (да и вообще куда бы то ни было).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17