Кровать, шкаф, письменный стол, два кресла, вполне удобных, и телевизор. Развесив в шкафу свои вещи, я отправилась в ванную, приняла душ, а потом отсыпалась до полудня. Ресторан при гостинице к этому времени открылся, я пообедала, вернулась в номер. Требовалось восстановить старые связи, на что ушел еще час. Кое-кто сменил место работы, один мой знакомый даже эмигрировал в Израиль, но в целом за эти годы в родном городе мало что изменилось.
В три я была в редакции газеты, где работала когда-то. Встретили меня сердечно, моим вопросам о гибели Светки не удивились. Оно, в общем, и понятно, раз мы долгое время считались подругами и чуть ли не любовницами. К сожалению, более чем часовой разговор мало что дал. Бывшие коллеги рассказали то, что я уже и так знала из публикаций. Когда мы на некоторое время остались наедине с редактором, он неожиданно произнес:
— Дело темное.
Поначалу я не придала значения этим словам Василия Николаевича, но он вздохнул и добавил:
— Светка ведь.., как бы это выразиться.., отличалась некоторой странностью. Неизвестно во что могла вляпаться.
— Вы имеете в виду историю с вице-губернатором? — спросила я.
— Да брось ты! Это же смешно. Какой там вице-губернатор! Он на прокуратуру-то поплевывает, а тут Светка с ее статейками… Никудышные статейки, кстати. А вот стихи писала хорошие. Я, признаться, удивился. Как это уживалось в одном человеке?
— Значит, в заказное убийство вы не верите? — поинтересовалась я.
Василий Николаевич поморщился.
— Это наши придумали от избытка энтузиазма. Погибла журналистка, да еще статьи готовила на злобу дня… Ну, вроде все логично. Но киллеры животы не вспарывают. И статьи вряд ли повредили нашему вице-губернатору. А тут такой галдеж поднялся…
— Допустим. Тогда кто? Маньяк?
Он пожал плечами. Чувствовалось, что в идею о маньяке он не особенно верит, так же как и в то, что убийство заказное.
— Вы ведь дружили? — приглядываясь ко мне, спросил редактор.
— Некоторое время.
— Тебя само убийство заинтересовало или.., чувствуешь себя чем-то обязанной?
— Наверное. Раз уж дружба имела место. Вы что-то хотите мне рассказать, Василий Николаевич?
— Скорее поделиться наблюдениями. Когда беседовал со следователем, особо о своих впечатлениях не распространялся. Скажи я ему, что Старостина умом тронулась, чего бы он подумал? Зачем сумасшедшую в штате держал? Или есть у меня причина на покойницу наговаривать?
— А какие признаки сумасшествия вы в ней приметили?
Василий Николаевич недовольно нахмурился, вздохнул, посверлил меня взглядом, но все же ответил:
— А как еще можно назвать женщину, которая делает пластическую операцию, чтобы быть похожей на свою подругу?
— Только и всего? — спросила я. У меня вдруг возникло чувство, что редактору внезапно захотелось прервать разговор. Он даже покосился на дверь, точно ожидая, что кто-то войдет и поможет ему в этом.
Он кашлянул и перегнулся ко мне:
— Ладно. И ты, и я прекрасно знаем, что в ее голове было полно тараканов. Если честно, я держал ее здесь по доброте душевной, потому что не представлял, куда она пойдет. Ты в курсе, что она успела поработать во всех изданиях? И нигде не задержалась больше нескольких месяцев.
— В чем причина?
— А то ты не знаешь! Прежде всего журналист она никудышный, но это полбеды, таких пруд пруди. С ее характером она не уживалась ни в одном коллективе. Жалобы писала, скандалы устраивала и прочее в том же духе. Но в последнее время заметно поутихла. Я, честно сказать, порадовался. А за месяц до гибели она вдруг зашла ко мне и говорит: «Василий Николаевич, меня могут убить». Я, конечно, не очень поверил, но расспросил: за что да откуда у нее такие мысли? Отвечала невразумительно, мол, пытается разобраться в одном деле, которое может стать бомбой. За свою газетную жизнь я это сотни раз слышал, а так как о самом деле она ничего конкретного не сказала, не очень-то впечатлялся. А она дает мне запечатанный конверт и говорит: «Положите у себя в сейфе, и если со мной…» — ну и прочее в том же духе.
— Конверт вы отдали следователю?
Василий Николаевич вновь поморщился.
— Следователю я о нем ничего не сказал. И тебе говорю только потому… В конце концов, ты ее знала лучше других и, возможно, сумеешь понять, что за чертовщина… Короче, конверт я вскрыл, как только она из кабинета вышла.
— Не утерпели?
— Испугался. Вдруг, думаю, в самом деле что-то такое…
— Ну и?
— Ну и лишний раз смог убедиться, что у нее не все дома.
— Так что было в конверте? — не выдержала я.
— Ничего. Чистый лист бумаги. Оттого и следователю про тот разговор и про конверт не сказал. Что он мог подумать? Либо я доказательства заныкал, либо она и вправду сумасшедшая.
— Занятно, — откинувшись на спинку стула, произнесла я. — А вы сами что думаете?
— Что я думаю? Я думаю, она заигралась. Всю свою жизнь она жила придуманными ею историями. И это было очередной историей о журналистке, ведущей опасное расследование.
— А кто-то в эту историю поверил? То есть она ненароком зацепила что-то серьезное?
— Возможно, — вздохнул Василий Николаевич. — Хоть я в это особо и не верю. Я бы решил, что ее смерть случайность, и эта невероятная жестокость…
— То есть мы возвращаемся к версии, что она стала жертвой маньяка.
— Пусть в милиции голову ломают, — вновь вздохнув, отмахнулся Василий Николаевич. — Говорят, была еще какая-то папка с документами. Но об этом я ничего толком не знаю. Очень может быть, что документы там такие же, как и в конверте, который она мне оставила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16