Химиков дружно ругали, и это окончательно сблизило Беневоленского с осиротевшим полудетским семейством Олексиных.Владимир приехал, когда вся семья азартно заделывала прорехи в сторожке, даже Варя стояла тут же.— Я познакомился с чудными людьми! — выпалил Владимир, едва соскочив с чужой коляски. — С изумительными, прекрасными людьми! Послезавтра они приедут к нам с визитом! Алхимик взорвался?— Где твои трофеи, Соколиный Глаз? — весело спросил Иван.— Будут трофеи, Иван Иванович, все будет! — прокричал Владимир и убежал переодеваться.Вернулся он в прекрасном настроении: беспричинно смеялся, пел, перестал обижаться и стремился всем помочь. И очень беспокоился о достойном приеме гостей:— А что на обед, Варя? А ром у нас есть? Сергей Петрович любит после обеда скушать рюмочку рома.— Ром не кушают, — привычно поправила Варя. — И вообще избегай этого слова — оно шипит.— Ну, видела бы ты, как он смакует! — с восторгом воскликнул юнкер. — Ну именно — кушает, понимаешь?— Вкушает.— Господи, а вина-то хватит? Вдруг Федя все выпил с этим поповичем?— Как ты сказал? — нахмурилась Маша. — Ты очень гадко сказал.— Сорвалось, Машенька, просто сорвалось!— Влюбился, — сказала Варя, когда Владимир убежал. — Нет, Маша, он определенно влюбился там.— Ну и прекрасно. Влюбиться — это прекрасно.— Только не нам, — вздохнула Варя. — Мы, Олексины, влюбляемся очертя голову и на всю жизнь.Гости приехали к обеду. Варя беспокоилась за этот обед, потому что впервые принимала и боялась что-либо упустить. Кроме того, она подозревала, что ей не удастся занять гостей умным разговором, и ради этого пригласила Аверьяна Леонидовича.— Варя, милая, ты все испортила! — в отчаянии кричал Владимир. — Он же вести себя не умеет, он же из сельских попиков!Однако Беневоленский вел себя безукоризненно, чего никак нельзя было сказать о самом Владимире. И куда девалась его обычная непосредственность: он то мрачно молчал, уныло глядя в тарелку, то начинал говорить и говорил слишком долго и громко. При этом он много пил, а Варя не решалась остановить его, страдала и с огромным облегчением встала из-за стола.Дамы пили кофе в гостиной, детей отправили гулять, а мужчин Владимир увел курить на отцовскую половину: там был неплохой погребец, про который Варя запамятовала. Гремел бутылками и восторженно кричал:— Сергей Петрович, дорогой, вот настоящая ямайка! Господа, р-рекомендую!Крохотная чашечка пряталась в пухлой ручке Полины Никитичны, и Маша очень внимательно следила, удастся ли почтенной даме дотянуться до кофе. Любопытство было безгрешным: польщенная приглашением разделить дамское общество, Маша пребывала в отменном расположении, и гости ей нравились. Особенно Елизавета Антоновна; ее Маша разглядывала осторожно, но внимательно и нашла, что в такую можно влюбиться именно очертя голову, по-олексински.— Как же вы справляетесь одна? — поражалась Полина Никитична. — Господи, такая семья!— У меня хорошие дети, — улыбалась Варя.— Нет, это настоящий подвиг любви и преданности! Подвиг!— Владимир много рассказывал о вас, — сказала Елизавета Антоновна. — И о вашем американском миссионере, и о сербском подвижнике…— О Гаврииле, — подсказала Варя, уловив легкую заминку.— Да, да. Он прелесть, наш юнкер. Скажите, а этот молодой человек — Аверьян Леонидович, кажется? Извините, я скверно запоминаю имена. Вероятно, ваш старый друг?— Напротив, мы познакомились всего неделю назад. Он прямо из Швейцарии, здесь отдыхает.Варя сознательно выложила Швейцарию: кокетливая Лизонька чем-то настораживала ее и связи их семьи должны были быть безупречными. Кроме того, она сразу поняла, что Володину влюбленность приняли как сельское развлечение, и это было неприятно.— Он что же, учился там?— Кажется, по медицине.— Он очень умен и образован, — сказала вдруг Маша. — И это очень важно, потому что он сын сельского священника.— Как интересно! — Лизонька с любопытством посмотрела на Машу. — Следует признать, что его способности превосходно подмечены вами.— Знаете, я лишена сословных предрассудков, — решительно объявила Полина Никитична. — В наше время следует отдавать предпочтение уму и таланту.— Совершенно согласна с вами, — сказала Варя. — Еще чашечку?— Благодарствую. Говорят, Бальзак умер от кофе.— Бальзак умер от гениальности, — улыбнулась Лизонька. — Я где-то читала, что гениальность сжигает человека и все гении умирают молодыми.— Вероятно, они просто умирают раньше времени, — сказала Варя. — Но нам это, кажется, не грозит? Если не возражаете, я покажу вам ваши комнаты. Чай мы пьем в шесть часов.Проводив дам, Варя вернулась в гостиную. Маша сидела на прежнем месте, мечтательно уставившись в противоположную стену.— Зачем ты бахнула про Аверьяна Леонидовича? — недовольно сказала Варя. — Очень им надо знать, кто чей сын.— Надо всегда говорить правду, — отрезала Маша. — В мире и так слишком много лжи.— Или молчать. Особенно когда разговаривают старшие.Маша недовольно повела плечиком, перебросила косу на грудь, потеребила ее и надулась.— Прости, — улыбнулась Варя. — Просто мне не нравится эта Елизавета. По-моему, она злючка. Пойду-ка я посмотрю, что там поделывают мужчины.Она пришла вовремя: мама недаром говорила, что женское сердце — вещун. Красный, взлохмаченный Владимир покачивался перед Беневоленским и кричал:— Вы забываетесь, милостивый государь! Да! Забываетесь!— Я не дам вам больше ни глотка, — негромко говорил Аверьян Леонидович. — Вы непозволительно пьяны.— А как вы смеете? Да! Как вы смеете мне ук-казывать? Кто вы такой? Вы штафирка! Шпак! А я — военный!— Пусть пьет, — благодушно улыбался тоже изрядно хвативший Федор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48