Он взвесил ее, и оказалось, что она весит всего семьдесят один фунт, а не сто, как положено здоровому гепарду. Не удивительно, что Пиппа так резко реагировала на слишком сильную дозу лекарства. В больнице ветеринар сделал ей прививку от кошачьей чумки и положил сломанную лапу в гипс. Пиппу устроили на подстилке из сена, она отлежалась и немного пришла в себя. Бен видел ее утром, и ему показалось, что ей стало лучше. Я очень обрадовалась и на прощание попросила его писать мне о наших гепардах все новости каждый день.В три часа дня я уже была рядом с Пиппой в больничном отделении приюта для животных. Она еще не очнулась от наркоза, и лапа у нее до самого плеча была в гипсе. Она занимала клетку размером примерно пять на восемь футов; рядом в такой же клетке сидели четыре гепарда, а в другой — молодой дукер. Напротив была клетка побольше, в которой сидели еще пять маленьких гепардов. Эти девять детенышей остались без родителей, люди их подобрали и поместили сюда для наблюдения, предварительно сделав прививку от кошачьей чумки. Было там еще пятеро львят с вылезшей шерстью — их тоже, видимо, бросила мать. Все животные находились в старом помещении приюта, который превратили в больницу для животных после постройки нового, более комфортабельного здания. И больница, и приют принадлежали Управлению национальными парками Кении; здания находились по обе стороны от ворот. Посетителям охотно разрешали посещать новый приют, где держали животных перед тем, как их выпустить, но им было строго запрещено беспокоить больных животных на открытых выгулах за старой территорией приюта или тем более переступать порог больницы.Мы зашли к директору национальных парков Кении — это был Перес Олиндо, мой старый друг. Узнав о беде, которая случилась с Пиппой, он выразил глубокое сочувствие и предложил нам свою помощь. Мы были достаточно хорошо знакомы и с директором приюта Джулианом Тонгом, и я решилась попросить его и его жену принять меня в свой дом с уплатой за пансион, чтобы я могла жить как можно ближе к Пиппе. Они любезно согласились на это, и, прежде чем Джордж уехал обратно в Меру, я уже устроилась в их доме, в нескольких милях от приюта. На следующее утро Пиппа все еще была сонной, но не настолько, чтобы ее не выводил из себя гипсовый «чулок». Пытаясь стряхнуть с себя этот сковывающий груз, она резко бросалась из стороны в сторону, прыгала на стену, а потом летела с высоты и грохалась на пол так неловко, что я приходила в ужас: казалось, она вот-вот сломает себе шею. В этой крохотной клетке я не могла ее успокоить, особенно когда она впала в такое неистовство, и меня очень обрадовал ветеринар: он сказал, что Пиппу переведут в более просторную клетку — в ту, где сидели пять маленьких гепардов.Джулиан был так добр, что помог начисто выскрести все помещение, и договорился, что не будет недостатка в сене, чтобы Пиппа всегда была удобно устроена. Ветеринар предупредил, что ей придется лежать в гипсе самое меньшее три недели, а еще три недели придется провести в клетке, чтобы лапа окрепла. Все это время с нее нельзя спускать глаз: каждые два часа ее нужно переворачивать, чтобы у нее не развилось воспаление легких, а кроме того, кто-то должен заботиться о том, чтобы она была укрыта в прохладные ночи, и о том, чтобы клетка содержалась в безукоризненной чистоте. Принимая во внимание все это, мы решили, что я буду спать возле Пиппы не только для того, чтобы ухаживать за ней днем и ночью, но и потому, что ей было очень важно, чтобы в эти тревожные дни в незнакомом месте с ней рядом был кто-то из своих.Мы обеспечили доставку мяса, яиц, молока, достали глюкозы и витаминов, не считая лекарств, которые ежедневно приносил ветеринар.Джулиан был очень внимателен: он принес мне тюфяк и постель, сказал, что будет каждое утро доставлять завтрак, и предложил мне в середине дня, когда Пиппа спала, принимать ванну у него в доме.Приходилось все время давать ей снотворное, чтобы она не металась и чтобы хоть немного облегчить боль. Температура у нее все еще держалась, а нос был холодный, как лед, и питалась она только глюкозой, яйцами и молоком. Я купила для нее две полотняные простыни и стирала каждую простыню, как только она пачкалась, а сено меняла, чтобы в клетке Пиппы не было ни блох, ни тяжелого запаха. Еще я купила маленький складной столик и стул и печатала письма, сидя рядом с ее клеткой, когда она спала, В первые дни я почти постоянно следила, чтобы она не начала рваться, стараясь освободиться от докучливого гипса, и то и дело мне приходилось держать ее. Каждый раз, когда эта «борьба» кончалась, Пиппа лизала мне руки — те самые руки, которые только что крепко прижимали ее к земле, чтобы она себе не повредила; казалось, она благодарит меня за помощь. Иногда она даже мурлыкала, когда доктор возился с ней; он приходил два раза в день. Как только ей сделалось чуть легче, она стала откликаться на «чириканье» маленьких гепардов, которые все еще звали свою мать. Я отдала бы что угодно, только бы знать, о чем они там переговариваются. Было совершенно очевидно, что они утешают друг друга, хотя малыши не могли видеть Пиппу. Однажды она встала лапами на подоконник и увидела за стеклом пару медведей, которых держали на выгоне напротив больницы. Это были единственные «чужаки» среди африканских животных, и она наблюдала за ними с живейшим интересом. С тех пор мне пришлось каждое утро помогать ей вставать на задние лапы, чтобы она не повредила больную переднюю, и она подолгу не сводила глаз с мишек.Через четыре дня температура у нее упала, ела она отлично, мурлыкала, когда я ее кормила, и часто тихонечко приговаривала «ньям-ньям-ньям».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66