Русские были способны будить гром, к этому следует привыкнуть. Что знал Кучум о пушках?
К середине мая дни стали теплее, зазеленела трава на берегах, казаки добрались до Тобола. Смотрели на землю и с тоской вспоминали степи донские, Волгу-матушку…
По берегу носились всадники татарские, к ним успели привыкнуть, никого их вид больше не волновал, за исключением Машкова и Лупина разве что. Да и те не за себя, за Марьянку боялись и переживали.
По ночам высаживались на берег, брали «языков». Толмачи допрашивали их, Ермак узнавал новости, а потом отпускал пленных.
– За нами вослед войско раз в сорок больше нашей ватаги движется, – говорил он пленным. – Идите и передайте Кучуму, что русских ему не одолеть!
На Тоболе подошел к концу их поход. С берега летели стрелы и копья, а сильные водовороты мешали двигаться дальше. Пришлось волочь ладьи посуху, чтобы миновать пороги и вновь спустить их в уже спокойную воду. Но этот волок означал борьбу с татарским воинством, поджидавшим казаков на берегу.
Это была лишь часть маметкулевых конников под командованием князька Таузана.
– А ну, греби к земле! – приказал Ермак. Сотники сидели в ладье атамана. Первой группе казаков была хуже всего, их ждали наибольшие потери.
– Это дело для настоящих мужчин! – сказал Ермак, когда план высадки был уже полностью оговорен. – Иван, ты первую группу возглавишь.
– Когда мы на землю высадимся, после нас других только прогулка ожидает! – гордо воскликнул Машков, И подмигнул Марьянке… Девушка стояла за спиной Ермака, глядя на Ивана огромными голубыми глазищами, закусив с досады губу. В ладье по соседству, где был даже установлен походный алтарь, Вакула Васильевич вместе с новым своим дьяком затянули трогательный хорал. Ясно было, что казачий пастырь тоже пойдет в числе первых. О нем можно было думать все, что только душеньке угодно, но трусом отец Вакула никогда не был.
– Сегодня ночью на четырех ладьях высаживаетесь на землю, – приказал Ермак. – Из лодчонок соорудите что-то вроде крепости, и пока татары на вас наседать будут, мы чуть ниже по реке на берег высадимся.
Значит, Машкову выпало идти с командой смертников, отчаянных сорвиголов, которые должны оттянуть на себя все силы врага.
– Мы выстоим, – сказал отец Вакула Машкову, когда в сумерках они почти бесшумно гребли к берегу. – Бог оставил мне знак… только ты теперь знаешь об этом.
– Где? – недоверчиво спросил Машков.
– Да на левой ягодице! – торжественно ответил Вакула Васильевич. – Лупин мне в зеркала осколок показывал. Я точно прочитал, что на знаке том написано: МИР. И это у меня на заднице. МИР. Мы обязательно победим, братец.
Тихо высадились они на берег, четыре ладьи с восемью десятками казаков и одним лихим священником, Машков подумал о Марьянке, оставшейся с Ермаком, и перекрестился. Они подтащили ладьи к берегу, не обнаружив сопротивления и вообще не встретив никаких татар. А затем соорудили наспех из тех же лодок защитный вал. Выставили стражу, дали Ермаку знак – махнули маленьким факелом – и легли спать. Машков замотался в конскую попону и был почти счастлив, что Марьянки нет рядом.
Он уже совсем погрузился в сон. Как вдруг весь всколыхнулся. Кто-то царапался в попону, нашел дырочку и подлез к нему в тепло. Машков был настолько изумлен, что позабыл о том, что можно бы и закричать, тревогу поднять. Он просто подскочил, решив придушить безумного наглеца, и почувствовал бархатную кожу ног, обвившихся вокруг его тела.
– Марьянушка… – прошептал Иван. – Господи правый, да у меня сердце сейчас остановится!
– Я ж твоя жена… – тихонько отозвалась она, словно прорыдала. – Завтра, может, и не будет меня уже. Есть ли он у нас с тобой, этот новый день?
…Их счастье было абсолютным, счастье с патиной горечи на сосуде блаженства. Где-то невдалеке затаились опасные, жестокие воины сибирского хана Кучума, армия из десяти тысяч отчаянных голов, рядом с которыми тысяча казаков казалась жалкой горсткой. Следующее утро все решит – иль конец походу сибирскому положит, иль конец любви казачьей.
Они любили друг друга с нежностью, которой никто и никогда не ожидал от дикого Машкова. То, о чем он мечтал почти два года, стало наконец реальностью. Они крепко жались друг к другу, желая так, вместе, рядом и умереть в предстоящем бою. Уйти в смерть, любя, ибо не было у них иного пути.
Вечные просьбы Лупина бежать прочь за Пояс Каменный, скрыться на бескрайних просторах российских, так и остались не услышаны ими. Четыре лодочки, за которыми лежали они, вряд ли помогут сдержать наплыв орды татарской, когда желтолицые всадники, словно волна морская, нахлынут на берег. Восемьдесят казаков и один поп против тысяч четырех татар – об этом даже и думать не хотелось!
Они лежали, крепко обнявшись, муж и жена. Первые люди в бескрайней Вселенной.
Спал Вакула Васильевич Кулаков, подложив под голову хоругвь; бородатое лицо поповское прижималось крепко к лицу Христа в терновом венце. Сегодня им не о чем было спорить друг с другом…
Не спал в ту ночь на ладье своей только Ермак. Он вглядывался в степной простор и далекие лагерные огни татарские, и чем дольше раздумывал атаман о плане предстоящей битвы, тем болезненней сжималось его сердце, особенно когда он думал о друге своем верном, Машкове. Что делать тут? – вновь и вновь мучался Ермак неразрешимым вопросом. Пожертвовать восемью десятками преданных людей, чтобы спасти жизни сотням? Или тут же броситься всей силой на берег, оттянув врага на себя?
Александр Григорьевич Лупин перебрался на ладью к Ермаку. Присел рядышком с атаманом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66