И этому не могли помочь ни декорации Бакста, ни музыка Стравинского – слишком ранние предтечи слишком медленной весны.
Лиза отказалась лететь в Москву. Дима снова уехал. И вот он опять здесь, стоит у входа в гостиницу, словно пришел на свидание. Но ведь – случайная встреча. Как будто договорились, но все же «как будто». А если бы она задержалась на набережной, прошла мимо? Если бы она его не заметила, сказали бы: «Не судьба»? Но она его действительно не заметила. Это он окликнул ее:
– Здравствуйте, Лиза.
– Здравствуйте, Дима.
– Весна, – он улыбнулся.
– Да, мокро. И свет слишком яркий. Петербургский март во всей красе: хлюпающий, грязный и унылый. Только чуть-чуть потеплеет – и опять холодает, радость исчезает, не успев появиться, постоянно болит голова, и думаешь: вот так все время и будет холод, потом сразу – жара, а настоящая весна, наверное, пройдет мимо.
– Вижу, что оптимизма за это время у вас не прибавилось, – заметил Дима.
Лиза молча пожала плечами.
Не сговариваясь, они зашли в гостиницу и сели за столик в баре на первом этаже.
– Вам чай? – спросил Дима. Он помнил, что Лиза не употребляет алкоголь.
– Да, спасибо. С лимоном.
Она откинулась на спинку большого кожаного кресла и теперь смотрела на него оттуда, из тяжелой темной глубины.
– А как насчет моего музыкального образования? Между прочим, кто-то обещал…
Лиза взяла горячую чашку в замерзшие руки и наконец улыбнулась глазами:
– Пожалуйста. Разве я отказываюсь? Я помню про свое обещание. Но вас же не было в Петербурге…
– Зато теперь я приехал надолго, – объявил он.
– Ну что ж, будем соседями.
– А вы, значит, по-прежнему живете в «Англетере»?
– Да, по-прежнему.
– Может, все-таки объясните, почему? Или музыковедам положено по полгода жить в такой гостинице?
– Разве я вам не рассказывала?
– Вы мне ничего не рассказываете, – сказал Дима. – Вы самая загадочная женщина из всех, которых я знаю.
– Надо же, – ответила Лиза, словно и не заметила комплимента. – А почему я ничего не рассказывала?
Ну да, конечно, ведь была зима, ледяная корка. А теперь – это ослепительное солнце, и лужи, и ломаные трещины на невском льду.
– ЕСЛИ честно, мне и рассказать-то нечего, – спохватилась она. – Музыковедение здесь совсем ни при чем. Я тут в длительной командировке, от одного московского СП. Они в Петербурге хотят открыть филиал. Попросили меня заниматься частью организационных вопросов. Логистика, как теперь принято выражаться.
– И все это время они вам оплачивают «Англетер»? – хмыкнул Дима. – Неплохо.
– Да, неплохо, – Лиза неожиданно засмеялась, и ей показалось, что она не слышала собственного смеха много лет. – В России вообще лучше всего русскому жить как иностранцу. Все преимущества одновременно. Я бы, наверное, всю жизнь могла прожить в гостинице. Как Коко Шанель.
– Одна? Это же скучно.
– Мне не скучно, – ответила Лиза, и ее смех мгновенно оборвался.
– Ас кем СП? – перевел он разговор.
– С Испанией.
– Испанский знаете?
– Нет. Общаемся по-английски. Хотя я хотела бы выучить испанский. Знаете, ведь «Ворота Альгамбры»… – она запнулась и взглянула на Диму.
Он непонимающе улыбнулся.
– Так называется одна из пьес Клода Дебюсси, – сказала Лиза поспешно, не желая задеть собеседника.
– А, мы перешли к моему музыкальному образованию?
Я диссертацию пишу про Дебюсси, – объяснила Лиза. – Все пишу, пишу и никак не напишу… А вообще-то я неудавшаяся пианистка. Мои родители – знаменитые музыканты. Отец – Малинин.
– Как, тот самый?
– Да.
– Значит, Лиза Малинина?
– Была раньше. Теперь Лиза Кораблева.
– Кораблева? – словно удивился Дима.
– Да, по мужу. Но скоро я разведусь и возьму назад девичью фамилию.
Он никак не отреагировал: то ли из деликатности, то ли подумал о чем-то и не хотел говорить.
– А моя мама – Галина Олейникова, – продолжала Лиза, – тоже та самая. Меня учили, учили, но природа, видимо, решила на мне отдохнуть. Я получилась ни то ни сё. Играю средненько, музыку не сочиняю. Толку от меня никакого.
– О каком толке речь? – сказал Дима. – Вы могли бы оставаться в неподвижности со своими золотыми волосами. Люди молились бы на вас, как на Богоматерь.
– Я не Богоматерь, – ответила она. – Я Снегурочка.
– Почему? Вы сделаны из снега?
– Нет. Изо льда.
Зависла длинная пауза – пустой музыкальный такт.
– Расскажите мне про Дебюсси, – он опять ушел в сторону. – Что вы про него пишете?
– Ну, как сказать… пытаюсь определить его стиль. Обычно говорят, что это импрессионизм, а мне кажется, это скорее стиль модерн. Именно Дебюсси и открывает это направление в музыке. Впрочем, вряд ли вам это интересно.
– Почему нет?
– По-моему, вы слишком далеки от этого.
– Неважно, – ответил он. – Мне приятно слушать о том, что интересно вам.
Лиза на мгновение смутилась, опустила и снова подняла глаза. Встретилась с Димой взглядом.
– Я ищу параллели между музыкой и живописью, архитектурой, поэзией, – сказала она, опять быстро отводя взгляд. – Хочу создать цельную картину стиля модерн. Даже название придумала подходящее – «диссертация в стиле вермишель». Название тоже должно быть броское, вычурное, как и сам стиль.
– А почему вермишель-то?
– Это французское название модерна. – Тут Лиза вздохнула и добавила: – Но мама прочитала и сказала, что поражать должно не название, а содержание.
Рассказывая, она жестикулировала, встряхивала светлыми волосами. Дима слушал не слишком внимательно – больше любовался ею. Она заметила это:
– Я же говорила, что вам будет неинтересно.
– Нет-нет, – спохватился он, – я слушаю. Так что там с Дебюсси?
1 2 3 4 5