Парус продолжал увлекать нас вперед, несмотря на встречный ветер, и мы заскользили над водяной тюрьмой, где томились пленники Гильдмирта, к воротам, запиравшим проход между окончанием мыса и пирсом. Внутри особняка мы считали немыслимым задавать Пирату какие-либо вопросы, чтобы не бередить и без того не заживающие раны, но здесь, на открытом воздухе, после того как нашему путешествию было положено такое бодрое начало, любопытство перестало казаться жестокостью. И вот, сидя на носу лодки, я заговорил, не оборачиваясь, однако, назад:
– Так значит, ты не можешь убить Спаалга, Пират?
– Нет. И не стал бы, даже если бы мог. Только он один может освободить меня.
– Кажется, где-то у Ундля говорится, что спаалги – червеобразные…
Барнар кинул на меня быстрый взгляд. Из сострадания к нашему проводнику он тоже не оборачивался. Так мы и стояли, следя за приближением ведущих к морю ворот, когда до нас донесся, точно издалека, нарочито спокойный голос Гильдмирта. Похоже было, будто он произносит какой-то заученный раз и навсегда текст, регулярное повторение которого сам вменил себе в обязанность.
– Спаалги нашли способ поражать оборотней недугом. Они откладывают свои личинки в тела крупных демонов, где те и лежат неподвижно до поры до времени. Человек или любое другое существо, пожелав сменить форму, должен войти внутрь тела представителя того вида, кем он хотел бы на некоторое время сделаться, просто чтобы привыкнуть. Если выбранный в качестве тренировочного экземпляр окажется зараженным личинками спаалга, то они могут перейти в тело вошедшего в него оборотня и воспользоваться им, как пожелают. Так, некоторые нервные окончания моего тела удлинены нервами спаалга как раз в тех местах, где наши страсти совпадают и потому взаимно усиливают друг друга. Поэтому, доведись мне покинуть этот мир сейчас, я сойду с ума, томимый жаждой изобилующего в нем золота, изнывая от тоски по утраченной магии и тысячам возможностей практиковаться в ней, пользуясь многочисленными обликами, доступными мне здесь. Тут я медленно умираю от истощения духа. Наверху неутолимый голод разорвет мой рассудок на части в считанные дни.

XII

Мы лежали посреди палубы, опираясь спинами о противоположные борта и вытянув ноги к мачте. Барнар сунул руку в стоявший рядом с ним мешок с провизией и достал оттуда еще один мех вина. Он улыбнулся, любовно взвесил его на ладони и фыркнул:
– Эликсир. Г-м. Единственный настоящий эликсир, который я знаю, находится здесь.
– Ну, может, ты и прав. Однако смесь, за которой охотился мальчишка, должно быть, сильная штука, раз перенесла его сюда раньше, чем он успел к ней хотя бы прикоснуться. – Шутка, хотя и моего собственного изготовления, порядком меня позабавила. Барнар только покачал головой.
– Что ж, может, и сильная. Зато мой эликсир по-настоящему чудодействен. Он переносит меня из этой дыры назад, на землю, ни на дюйм не сдвинув с места. – Отплатив мне той же монетой, Барнар расхохотался за двоих, но я все равно рассмеялся вместе с ним. – Истинная правда, о хитроумный Чилит, и твое чудо стоит того, чтобы его отведать. Передай. Спасибо.
– На здоровье. Однако позволь мне повторить: с этой минуты, как только речь зайдет об этой Сазмазмовой штуковине, не упоминай при мне слова «эликсир». Только то, чем мы с тобой наливаемся сейчас, по-настоящему заслуживает этого названия. Я все сказал. Передай-ка. Спасибо.
– Пожалуйста. Гром меня разрази, какое отличное послевкусие!
– М-м-м. Да. Почти такое же замечательное, как и вкус.
– Не говоря уже о букете. Передай.
– Конечно. Но если уж говорить по существу, то надо признать, что вино столь же великолепно, как и мысль Гильдмирта прихватить его с собой.
– В самую точку. И знаешь, раз уж зашла об этом речь, то вот только сейчас, когда выдалась возможность оценить события, так сказать, в перспективе, я понял, что мы с тобой находимся посреди самого что ни на есть замечательного подвига. Есть в нем какое-то благородство, изящество даже, как ни крути. Передай-ка.
– В общем-то, ты прав. Незадачливый парнишка похищен демонами, мучается в подземной темнице. А тут мы, два рисковых бесшабашных парня, топаем по его следу, и ничего-то у нас нет, кроме мечей да собственных мозгов, против всей мощи первичного подземного мира. Да, в этом есть свое великолепие. Передай.
Наступило блаженное молчание, во время которого мы наслаждались внезапно открывшимся нам великолепием нашего положения. Глазея по сторонам, я вдруг ощутил прилив вдохновения.
– Провалиться мне на этом месте, Барнар, а знаешь, что я подумал? Передай-ка. Спасибо…
– Что, Ниффт?
– Даже эта… эта сточная канава, этот гниющий труп океана прекрасен… по-своему прекрасен, разве нет?
– Да?.. Ну, в некотором роде, пожалуй…
Мы неуверенно скосили глаза на Гильдмирта, который уже несколько часов сидел на носу лодки, погрузившись в такую глубокую задумчивость, что мы на некоторое время вообще забыли о его существовании. Неизвестно, слышал он наши слова или нет, – во всяком случае, он ничем этого не выдал, – но его тяжелый взгляд был по-прежнему прикован к морской поверхности, изузоренной пенным орнаментом, цвет и очертания которого менялись быстрее, чем прихоти безумца. В некотором отдалении от нас, прямо по курсу, облачный покров снова обрушил на море дымящуюся стену тумана.
Барнар вздохнул. Я перебросил ему мех с вином, который он тут же и опорожнил. От ветра, непрестанно бушевавшего вокруг нашей лодки, то и дело меняя направление, у меня вдруг мороз прошел по коже, как будто кто-то провел по моей голой спине холодным лезвием ножа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60