Решив уже ничему больше не удивляться, Надежда с интересом следила за тем, как участники похоронного обряда своими силами опустили гроб в могилу и засыпали ее, соорудив над местом упокоения скромный холмик.
Когда процесс погребения завершился, господин Покровский махнул рукой в сторону дома, и из открытого окна на втором этаже загремела удалая ламбада. Широким жестом скинув фрак и оставшись в залатанных джинсах и старом свитере, Покровский пригласил на танец Софью Кассирову, а следом за ними в вихре ламбады закружились и все остальные. Грациозно отплясывая с Мешковским, Чаликова отметила, что для свежезахороненной покойницы Кассирова танцевала весьма живо.
Когда музыка смолкла, Кассирова провозгласила:
— Спасибо вам, дамы и господа, за светлую память обо мне! Чтобы не оставаться в долгу, я хотела бы подарить вам свое новое стихотворение.
— Просим, просим! — зааплодировали дамы и господа. Софья встала перед свежим захоронением и замогильным голосом начала чтение:
— Я в древнем Египте была возлюбленной фараона,
Но смерть его унесла своею злодейской рукою,
И схоронили его, как подобает, в гробнице,
И я, не в силах снести столь великой утраты,
Свила веревку, чтобы повеситься на баобабе.
Но сорвалась веревка, и молвил мне жрец Амона:
«Лучше ты кинься к священным в Нил крокодилам».
И вот я пошла на брега могучего Нила
И, вставши задом к пирамиде моего фараона,
Бросилась вниз, и подплыл крокодил священный
И, прослезившись, вонзил в меня страшные зубы,
И я умерла, не оставив имени даже…
— Ах, как трогательно! — всхлипнул рядом с Надей господин Мешковский. Это ее лучшее стихотворение, своего рода крокодилья песня.
A Кассирова, все более входя в священный экстаз, продолжала чтение своей гениальной поэмы, завершавшейся удивительными по силе вдохновения строками:
— Идут верблюды — привет фараону,
Плывут крокодилы — салют фараону,
Летят ковры-самолеты — виват фараону!
Чтение сего шедевра Кассирова завершила под всеобщее рыдание, лишь один Свинтусов ехидно, хотя и исподтишка, ухмылялся. Обмакнув платочком светлые очи, господин Покровский провозгласил:
— A теперь, дорогие дамы и господа, почтим память покойницы скромною тризной. — Хозяин подошел к «шведскому столу» и разлил по кубкам шипучую фанту. — Да будет ей наша хладная земля чревом нильского крокодила!
— Да будет! — мрачным хором отозвалось все честное собрание и опрокинуло первую чару.
Хелен фон Ачкасофф подошла к Покровскому с бокалом «Спрайта»:
— Ваше Сиятельство, давеча вы грозились показать мне особые каббалистические знаки на обороте памятника вашей двоюродной прабабушки баронессы Софьи Александровны…
— Да-да, конечно, уважаемая госпожа Хелена, — церемонно ответил хозяин Покровских Ворот, и они удалились на другой край кладбища.
Это послужило как бы сигналом для гостей — господин Мешковский, опасливо озираясь, открыл свой голубой чемоданчик и извлек оттуда бутылку водки и банку пива, после чего вместе с Софьей Кассировой смешал оба напитка в бокалах, и участники траурной церемонии быстро все это проглотили, закусив скромными бутербродиками со «шведского стола». После «второй» великий кинорежиссер Святославский затянул какую-то песню в африканских ритмах, а Мешковский вскочил на ближайшее надгробие и под африканско-ритмичные хлопки присутствующих принялся осуществлять обряд стриптиза, сбросив сначала галстук, затем пиджак, а затем и все остальное.
Увлекшись происходящим, Чаликова даже не заметила, как стемнело, и огромная луна, взошедшая над мрачными башнями усадьбы, в потусторонних тонах осветила картину поминок по Кассировой с обнаженно танцующим рекламным агентом. Единственное, что удивляло Надю — это отсутствие на кладбище самого господина Покровского.
— Хозяин не очень жалует подобные мероприятия, — объяснила баронесса Хелен фон Ачкасофф, неожиданно оказавшаяся рядом с Чаликовой. — Но что поделаешь, приходится следовать традициям, ведь такие мистические похороны происходили в усадьбе с середины девятнадцатого века.
— A откуда вы знаете? — удивилась журналистка.
— Я историк! — гордо приосанилась баронесса. — Подробные описания этого удивительного родового обычая я обнаружила в здешнем краеведческом архиве. Жаль, не все документы сохранились… Ай, что это?!
Такое восклицание вырвалось из уст кандидата исторических наук, когда сквозь пьяные вопли надгробной оргии явственно прогремел выстрел. Не обращая внимания на забавы подгулявшего Мешковского и прочих поминаторов, Чаликова и фон Ачкасофф бросились на край погоста, где, по мнению баронессы, стреляли. Поиски оказались недолгими — на берегу высохшей канавки, когда-то отделявшей родовое кладбище от болота, в черном фраке ничком лежал наследник славных баронов Покровских, и неверный лунный свет отчетливо позволял видеть пулевую рану в затылке.
— Нет!!! — вскричала баронесса.
«Вот вам и Иван-царевич, — печально подумала Надя. — Неужто теперь Марфе так и оставаться веки-вечные в лягушечьей шкуре? Боюсь, неспроста это…»
Ни слова более не говоря, обе дамы помчались к дому, где в коридоре первого этажа их встретили супруги Белогорские, уже знакомая нам Татьяна Петровна и Семен Борисович — высокий сутуловатый человек в несколько старомодном сюртуке.
— Татьяна Борисовна… Семен Петрович… Там, там… — запричитала баронесса.
— Подождите, Хеленочка, сейчас позовем хозяина, — перебила ее Татьяна Петровна, но тут по скрипучей деревянной лестнице со второго этажа собственной персоной спустился Иван Покровский.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32