возможные преграды, дорогу к лодке… Когда все вокруг окутала темнота, в домах замигали светильники. И в лодке, за которой он наблюдал, тоже. Вор, очевидно, жил один, к нему никто не входил и не выходил. Съежившись от холода, Патрик наблюдал за ночной жизнью городка на реке. Сосредотачивалась она на лодках. Люди ужинали, пели, ложились спать. Гасли огни, прекращалось движение. Тишина нарушалась лишь скрипом трущихся друг о друга барок, плеском воды, шумом реки. В конце концов погас огонек и на той лодке, за которой следил Патрик. Было уже очень поздно, наверное, за полночь, когда он начал к ней подкрадываться — при свете луны, тихо как кот, останавливаясь и прислушиваясь. Так он добрался до берега, а затем и до трапа, вошел на палубу и быстро подскочил к двери жилого помещения. Дверь свободно висела на двух петлях и скрипела в такт легкому колыханию волны. Патрика это обрадовало. «Значит, попасть внутрь будет нетрудно», — подумал он. С минуту он стоял, не двигаясь, потом, наконец, решился и толкнул дверь. Послышался скрип, для юного ирландца это было как удар грома.
— Р-р-раз! Вошел! — шепнул самому себе Патрик. Его все еще колотило от холода, но от охвативших чувств становилось теплее. Он стоял, вслушиваясь в тишину, ожидая, когда глаза привыкнут к темноте, более глубокой, чем снаружи. Внезапно его поразила мысль: «Что будет, если вор спрятал кадило? Как я его найду?»
Того, что в помещении будет слишком темно, чтобы свободно передвигаться, Патрик не учел. Вот он почти у цели. И такая неудача. На столике у постели он разглядел контуры масляного светильника. До него долетало ровное дыхание спящего на кровати человека.
«Он так крепко спит… Я зажгу светильник и найду», — сказал он себе шепотом, пытаясь подбодрить себя.
На цыпочках Патрик приблизился к столику, высек огонь и зажег светильник, прикрыв огонь рукой, чтобы не разбудить спящего. И счастье улыбнулось ему! В углу, на груде разных предметов, лежало кадило. Патрик поставил светильник на край стола и, взяв украденную вещь, начал потихоньку пробираться к двери.
Он даже не заметил, что спокойное ровное дыхание спящего прекратилось, что разбуженный человек следит за ним, Патриком, из-под полуопущенных век. Когда смельчак проходил мимо кровати, его внезапно схватили за руку. Мальчик извивался, как угорь, и сильный здоровый мужчина ничего не мог с ним поделать. Пока Патрик метался вокруг стола, беспорядочно размахивая кадилом, расшатываемый стол вдруг наклонился, и светильник повалился на кровать, разбрызгивая горящее масло. Хозяин лодки, схватив одеяло, стал гасить огонь, и Патрик, воспользовавшись этим, выбежал в ночь. В речных жилищах загорелись лампы, появились люди. Увидев выбежавшего из лодки мальчишку, кое-кто пустился за ним в погоню. Патрик стал петлять. «Будет, как на корабле, — думал он на бегу. — Только прыгать некуда и дядя далеко…».
Коптийский священник убедил Смугу и Новицкого, что ночные поиски ничего не дадут. Они приняли его любезное приглашение и старались поддерживать разговор, не давая разразиться тревоге.
— Ослы — очень интересные животные, — говорил капитан.
— И здесь они совсем не такие, как в Польше, в нашей стране, — прибавил Смуга.
— Наши ослы крупнее, но ленивее и упрямее! — усмехнулся Новицкий. — А ваши, милые создания, мне очень понравились. Хотя, когда они понеслись, как сумасшедшие, то кости мне перетрясли так, что я до сих пор еще в себя не пришел, — он потянулся. — И ревут неплохо, похоже на корабельную сирену. Но такие трудяги… И выносливые, просто диву даешься.
— Мы, наверное, неслись со скоростью скакуна, — подтвердил Смуга.
— Да, ваши ослики мне понравились, — повторил Новицкий. — Должен признаться, что однажды меня самого назвали ослом. Это было в детстве в Повислье, районе Варшавы. Есть там старая церковь святой Троицы. Мой почтенный папаша, хотя и социалист, говаривал: «Бог еще никому не помешал» и посылал меня, к величайшей радости матери, каждое воскресенье в костел. Учился я и Закону Божию. Был там один ксендз — старый, седой, худой, как щепка. Все его любили, и я тоже, только был я не очень послушным учеником, а часто, наслушавшись отца и его товарищей, задавал много каверзных вопросов. Как-то раз ксендз взял меня за ухо и, вздохнув, сказал: «Ну и осел же ты… Asinus asinorum saecula saeculorum. И с того времени меня сажали отдельно от всех.
— Ослы, о которых мы читаем в Библии, — послушные, тихие, мудрые животные, — заметил священнослужитель. — О них упоминают 26 книг Ветхого Завета, а о верблюдах только 20. Осел, единственный из всех животных, удостоился чести везти на своей спине господа нашего Иисуса Христа. С осликами в Библии можно сравнить только агнца.
— Верно, верно! — согласился Новицкий. — Когда пророк Валаам не пожелал слушаться Бога, с ним заговорила ослица. Вообще, это животное считается олицетворением мудрости. Мне это все объяснил тот ксендз, когда я уже не на шутку обиделся, и мы с ним помирились.
— Что же, милейший мой Тадек, оказывается, что и осел не всегда бывает ослом! — улыбнулся Смуга и продолжил:
— Мои самые ранние воспоминания тоже, если можно так выразиться, связаны с религией. Оба моих деда — и со стороны отца, и со стороны матери — участвовали в восстании поляков 1863 года против завоевателей. Один из них умер в возрасте восьмидесяти лет, мне было тогда три года. Помню все, как в тумане. Детали мне рассказали родители.
Я тогда остался дома один, все пошли проститься с покойным. Я заигрался, забыв, что дома никого нет. И вот передо мной появилась какая-то туманная, неопределенная фигура. Это был мой любимый дедушка, и он улыбался мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95