Юра. Я серьезно говорю, хватит трепаться.
Паша. А серьезно – так масло, маленький, делают из сливок, а не из молока.
Юра. Ах, сливки снимаешь? Мы мучились, доводили до ума каждый узел, а вы пришли на готовенькое, слизнули вершки и пошли по телевизору выступать?!
Паша. А из чего я его сделаю – миллионный? Из этого фуфла, что прислали? Это же все некондиционно.
Юра. Доведите. Мы доводили.
Паша. Когда? Телевидение протирает объективы, в типографиях раскручиваются ротационные машины, комиссия третий день не обедает, готовится к банкету. О чем ты говоришь?
Юра. Слушай, неужели тебе не надоело юродствовать? Не надоело черное делать белым, а белое – черным?
Паша. Маленький, мало тебя била жизнь, мало. Ничему ты не научился. Разве я для себя стараюсь? Я для Дарвина стараюсь. Надо же помочь старику. Он ведь что утверждал? Выживают наиболее приспособленные.
Юра. Ты, значит?
Паша. Не знаю, маленький, не знаю. Может, я и паду на поле боя – как неизвестный солдат эпохи взаимных услуг. Но когда-нибудь мой скелет откопают и поставят его в музее – как реликт нашего времени, и к нему будут ходить юные натуралисты, и им будут рассказывать, почему я исчез.
Юра. Ну вот что. Мне все это надоело. Подаю докладную. И если тебя, к черту, уволят…
Паша. Меня? Никогда. Жамэ. Я нужен истории.
Юра. Никому ты не нужен.
Паша. Ты мне скучен, маленький. Ты мне зевотен. Я тебя просто не различаю. Тебя – могут выгнать. По-
тому что ты пытаешься что-то делать, а следовательно – ошибаешься. А я не ошибаюсь.
Юра. Потому что ничего не делаешь?
Паша. А миллионный? Ты возмущался, а я сделал. И всем премии. И тебе, между прочим, тоже.
Юра. Это липа!
Паша. Можешь не брать. Подари детскому саду. И сам заодно запишись туда. И не садись со взрослыми играть в мужские игры.
Юра. А жизнь – не игра!
Паша. Игра, маленький, игра, и ставки растут – мороженое, стипендия, зарплата, – и кровь пульсирует, и нерв дрожит, и пусть неудачник плачет. А стоять за спиной и смотреть, как банкуют другие, – это в доме для престарелых, это финиш.
Юра. Знаешь, кто ты?
Паша. Тс-с, никому ни слова. Пусть это будет нашей маленькой тайной.
Юра хотел ответить что-то резкое, но сдержался и вышел.
(Посмотрел ему вслед, пожал плечами и взялся за телефон.) База?… Здравствуйте, завод «Новый путь» беспокоит. Барышня, у нас тут зарубежная делегация приезжает… Скромный профсоюзный банкет. Нужны свежие овощи… Милая, для того чтобы услышать «нет», не обязательно звонить вам, можно просто зайти в магазин… Хорошо, я так и объясню зарубежным товарищам – нет транспорта. Почему же шучу? Вы разве шутите, когда говорите, что у вас нет машин?… Понятно. Значит, овощи гниют на складе, трудящиеся сидят без витаминов, шоферы играют в домино, а вы за все за это получаете зарплату и премии. Кто же из нас шутит?… Ну вот это другое дело. Значит, так: ящик того и ящик другого… Шофер наш заедет. Паша его зовут… Спасибо. (Кладет трубку.)
Входят Новиков и Юра.
Юра (Новикову). …а свою липу собрали.
Новиков. Собрали, говоришь?
Паша. Разумеется, учитель. С миру по нитке, бедному премия.
Новиков. Прекрасно. Так вот, надо его обратно разобрать. Быстренько.
Юра (торжествующе). Я говорил ему!…
Паша (оторопел). Как обратно?
Новиков. Там кинохроника приехала. Хотят трудовой порыв снять – как вы миллионный собираете. Я им говорю – какая разница, снимайте сборку любого. А им – что непременно юбилейный, чтоб без липы, говорят. Ясно? Так что ты давай разбери его, а потом – все сначала.
Паша. Знатная бригада сборщиков на разборке миллионного кондиционера. Подпись к негативу.
Юра. Рано веселишься. Вранье – оно ведь, как бумеранг, рано или поздно возвращается к тому, кто его породил.
Паша. Маленький, когда не везет, главное что? Главное – не обобщать.
Затемнение.
(Набирает номер.) Я бы хотел узнать адрес… А почему сегодня нельзя?… Алло… (Тяжело вздыхает, набирает номер снова, говорит измененным голосом.) Адресный стол?… Приветствую, Инюрколлегия беспокоит… Вот какое дело, барышня. Мы тут разыскиваем некоего Виктора Терентьева, он жил раньше на улице Калинина, пятнадцать… Отчества не знаем, у него тогда его еще не было… Тридцать восемь примерно… Не знаю… Ну, а вы постарайтесь, поищите… Видите ли, барышня… ну хорошо, не барышня – матушка… я же не на чай к нему собираюсь. Он должен получить наследство – валюту. Государство заинтересовано. Надеюсь, интересы государства вам не безразличны?… Хорошо, перезвоню. (Вешает трубку, смотрит на часы.)

Картина восьмая

Сквер. Вечереет. По аллее в тренировочном костюме бежит Витюня – друг детства. Паша окликает его.
Паша. Витюня…
Витюня (не останавливаясь). Чего?
Паша (невольно побежал вслед за ним). Не узнаешь?
Витюня (вглядывается в Пашу, останавливается). Пашка? Не может быть! Сам Пашка! Собственной персоной. Откуда ты?
Паша (задыхаясь). Оттуда. Из десятого «Б».
Витюня. Ну, тебя не узнать – солидный стал. И одышка… Бегать надо.
Паша. Ну да… За день так набегаешься…
Витюня. Это не то. На работе – за, здесь – от. Разница.
Паша. А ты от чего?
Витюня. От дряхлости.
Паша. Ну и как?
Витюня. Как видишь. (Щупает себе пульс.) Нормальный.
Паша. И сколько же ты так?
Витюня. В день – семь в среднем. В год – больше двух тысяч километров. Москва – Симферополь – Москва. Считай, в отпуск сбегал.
Паша. Подумать страшно. Без командировочных.,.
Витюня. Ничего, мы ж привычные. Мы ж всю жизнь – бегом. С уроков сбегали. Помнишь? За девочками – бегали. В забегаловку – говорить нечего. К друзьям на огонек. От опасностей. От себя старались убежать, когда не клеилось. Даже когда за столом сидели – бежали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16