Была предпринята еще одна попытка, но, пожалуй, с самого начала я не верила в ее успешный исход. Я посчитала, что обречена и ничто не может спасти меня.
Барон де Бац, роялистски настроенный искатель приключений, разработал план, в соответствии с которым Елизавета, Мария-Тереза и я выйдем из тюрьмы в солдатской форме вместе с настроенными лояльно охранниками, дофина должен был спрятать под плащом один из офицером.
Все было подготовлено, но у Тизонов возникли подозрения, и за день до побега мадам заявила, что ей кажется, что Тулан и Лепитр относятся ко мне слишком дружелюбно.
В результате их перевели в другое место, и план потерпел неудачу, поскольку его нельзя было претворить в жизнь без их участия.
Я едва могу писать об этой сцене. Она так волнует меня, что моя рука начинает дрожать. Невозможно было придумать более мучительной пытки. Во время дней уныния и ужаса самое большое утешение для меня составляли дети. Они помогали мне притворяться надменной и безразличной к оскорблениям и жестокости. Теперь нашелся способ преодолеть мою броню безразличия и презрения.
Был июль — жаркий, знойный, и мы все собрались в нашей комнате: Елизавета, Мария-Тереза, мой мальчик и я. Я чинила курточку сына, а Елизавета вслух читала для нас.
Мы подняли головы с изумлением, так как это не было обычным посещением. В комнату вошли шесть членов Конвента.
Я встала.
— Господа, — начала я…
Один из них заговорил, и его слова поразили меня, подобно похоронному звону по любимому человеку.
— Мы пришли, чтобы перевести Луи-Шарля Капета в новую тюрьму.
Я вскрикнула. Потянулась к сыну. Он подбежал ко мне, его глаза были широко раскрыты от ужаса.
— Вы не можете…
— Коммуна считает, что пришло время отдать его под попечение наставника. Гражданин Симон позаботится о нем.
Симон! Я слышала о нем. Сапожник низкого пошиба, невежественный, грубый человек.
— Нет, нет, нет! — кричала я.
— Мы торопимся, — сказал грубо один из них. — Иди сюда, Капет. Ты уезжаешь отсюда.
Я чувствовала, как сын вцепился в мой подол. Но грубые руки схватили его и оттащили от меня.
Я побежала за ними, но они меня отшвырнули. Когда я падала, меня подхватили Елизавета и моя дочь.
Они ушли. Они увели моего мальчика с собой.
Я ни о чем не могла думать, как только о нем. Моя золовка и дочь пытались утешить меня.
Утешение не приходило. Я никогда не забуду крики моего сына, когда они тащили его за собой. Я до сих пор слышу, как он звал меня:
— Мамочка… мамочка… не позволяй им. Его крики преследуют меня во сне. Я никогда, никогда не смогу их забыть. Я никогда, никогда не смогу их простить за то, что они сделали со мной.
Подо мной разверзлась бездна горя, ничто не могло быть более ужасным…
Я ошибалась — эти злодеи нашли, как ввергнуть меня в еще большее отчаяние.
Итак, я была без него.
Жизнь потеряла для меня всякий смысл. Он пропал для меня… мой любимый сын, мое дитя.
Как могли они проделать это с женщиной? Или это было связано с тем, что они знали: пока он со мной, я могу жить, могу надеяться, могу даже верить, что и для меня остался кусочек счастья?
Я лежала на кровати. Дочь сидела рядом со мной, держа меня за руку, как бы напоминая мне, что осталась еще она. Разве я смогла бы прожить эти дни без нее и Елизаветы?
В поведении мадам Тизон стали отмечаться странности. Возможно, она так вела себя в течение уже некоторого времени. Я почти не обращала на нее внимания. Я думала только о сыне, находящемся в руках грубого сапожника. Что они делают с ним? Плачет ли он сейчас обо мне? Я почти желала, чтобы он умер, как его брат, лишь бы не попал в их руки.
Иногда как бы издалека я слышала, как мадам Тизон кричит на своего мужа, иногда до меня доносились ее рыдания. И вот однажды она вошла в мою комнату и бросилась к моим ногам.
— Мадам, — закричала она, — простите меня. Я схожу с ума, так как я виновница всех бед, приключившихся с вами. Я следила за вами… Они собираются убить вас, как убили короля… и я несу ответственность за это. Я вижу его по ночам… я вижу его окровавленную голову… как она скатывается, мадам, на мою кровать. Вы должны меня простить, мадам. Я схожу с ума… с ума…
Я пыталась успокоить ее.
— Вы поступали так, как вам приказывали. Не вините себя. Я все понимаю.
— Это сны… сны… ночные кошмары. Они не проходят… Они преследуют меня… даже днем. Они не проходят. Я убила короля… Я…
Тут ворвались стражники и утащили ее.
Мадам Тизон сошла с ума.
Из одного окна-прорези на винтовой лестнице я могла видеть дворик, куда моего сына отправляли подышать свежим воздухом.
Какая это была для меня радость, когда я увидела его после всех этих дней.
Он был больше не похож на моего сына. Волосы не причесаны, одежда грязная, он носил засаленный красный колпак.
Я не окликнула его, боялась, что это причинит ему боль, но, по крайней мере, я могла наблюдать за ним. Он приходил туда каждый день в один и тот же час — опять появилось что-то, ради чего стоило жить. Я не буду говорить с ним, но я буду видеть его.
Он не казался несчастным, что вызывало во мне чувство благодарности. Дети быстро адаптируются. Я позволю себе быть благодарной за это. Я видела, что с ним делают — его стараются сделать одним из них, учат грубости — делают из него сына Революции. Это, как я поняла, была обязанность воспитателя: заставить мальчика забыть, что в его жилах течет королевская кровь, лишить его чувства собственного достоинства, доказать, что нет никакой разницы между сыновьями королей и сыновьями простого народа.
Я вздрагивала, когда слышала его выкрики.
Я прислушивалась к его пению. Разве я не должна была радоваться, что он может петь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81