– Мадемуазель! Мадемуазель! Повернувшись, я увидела бегущую ко мне Женевьеву.– Я увидела вас из окна моей комнаты, – сказала она, взяла меня за руку и махнула в сторону замка. – Видите вон то окно, прямо наверху?.. Это и есть моя комната. Так называемая детская. – Она состроила гримасу и продолжала говорить по-английски: – Я выучила эту фразу сама, – объяснила она, – просто для того, чтобы показать вам, что я могу. А теперь давайте говорить по-французски.Она показалась мне теперь совсем другим человеком, спокойным, безмятежным, возможно, немного капризным, но не больше, чем можно было бы ожидать от хорошо воспитанной четырнадцатилетней девочки. Я поняла, что у Женевьевы сегодня хорошее настроение.– Как вам угодно, – ответила я ей по-французски.– Я не возражала бы говорить с вами по-английски, но мне кажется, что он у меня недостаточно хорош, не так ли?– Ваш акцент и неправильные ударения делают его почти неразборчивым. Что касается словарного запаса, то он вполне приличный.– Вы работали гувернанткой?– Никогда.– Очень жаль. Из вас получилась бы неплохая гувернантка. – Она громко рассмеялась. – Тогда вам бы не пришлось приезжать сюда под вымышленным предлогом, не правда ли?Я холодно ответила:– Я собираюсь прогуляться. Поэтому позвольте попрощаться с вами.– О нет-нет, пожалуйста, не уходите. Я спустилась вниз, чтобы поболтать с вами. Я показалась вам грубой, да? А вы были так холодны... Но так ведь и должно быть, верно? От англичан трудно ожидать иного.– Я наполовину француженка, – ответила я.– Так вот откуда в вас этот дух. Ведь я видела, что вы очень разозлились. Но ваш голос звучал так спокойно. А внутри у вас все клокотало, ведь правда?– Я была удивлена, что такая, явно хорошо образованная, девочка может быть столь невежливой по отношению к гостье, впервые появившейся в ее доме.– Но вы не гостья, не забывайте об этом. Вы приехали сюда под...– Нет смысла продолжать этот разговор. Я принимаю ваши извинения, а теперь позвольте мне покинуть вас.– О нет, не уходите!– Мне хотелось бы продолжить мою прогулку.– Так почему бы нам не пойти вместе?– Я люблю гулять в одиночестве.– Я очень рада, что вы приехали... Так что, может быть, и вы будете рады, если я пойду с вами?Она так явно хотела помириться, что я, не будучи злопамятной, не сдержалась и улыбнулась.– А вы становитесь хорошенькой, когда улыбаетесь, – сказала Женевьева. – Не то чтобы красавицей, – склонила она голову набок, – но выглядите гораздо симпатичнее.– Мы все выглядим лучше, когда улыбаемся. И вы должны это всегда помнить.Женевьева неожиданно рассмеялась. И я не могла удержаться, чтобы не присоединиться к ней. Она показалась мне очень милой в этот момент. Общение с людьми всегда доставляло мне большое удовольствие, пожалуй, не меньшее, чем работа с картинами. Отец в свое время пытался сдерживать мое желание совать нос в чужие дела. Он называл это праздным любопытством, но интерес к людям продолжал во мне жить, и я была не в состоянии подавить его.Теперь мне захотелось побыть в обществе Женевьевы. При первой встрече она показала себя не с лучшей стороны, теперь же предстала передо мной живым, но чересчур любопытным ребенком. Однако разве я могла кого-нибудь критиковать за любопытство, когда сама страдала тем же недугом?– Итак, – сказала девочка, – мы вместе отправляемся на прогулку, и я покажу вам все, что вы пожелаете.– Благодарю вас. Мне будет очень приятно.Она снова засмеялась:– Надеюсь, вам здесь понравится, мадемуазель. Если я буду говорить по-английски, то не могли бы вы отвечать мне помедленнее, чтобы я могла лучше понимать вас?– Безусловно.– И не смеяться, если я скажу какую-нибудь глупость?– Обещаю. Я очень ценю ваше стремление усовершенствовать свой английский.Улыбка тронула ее губы, и я поняла, что в этот момент Женевьева наверняка подумала о том, какая бы из меня получилась хорошая гувернантка.– Я не очень хорошая, – сказала она по-английски. – Все в доме меня боятся.– Я не думаю, что вас боятся. Близкие скорее обеспокоены и удручены неподобающим поведением, которое вы себе иногда позволяете.Это ее позабавило, но она тотчас же снова стала серьезной.– Вы боялись своего отца? – неожиданно спросила она, переходя на французский.Я поняла: поскольку девочка перешла к интересующему ее предмету, она предпочла говорить на более доступном ей языке.– Нет, – ответила я. – Я скорее испытывала перед ним трепет.– А в чем здесь разница?– Можно относиться к человеку с уважением, любить его, считаться с ним, бояться обидеть. Это совсем не то же самое, что испытывать страх.Да, она боится своего отца, подумала я. Что же он за человек, если смог внушить страх своему ребенку? Женевьева не легкий ребенок – своенравный, возможно даже слишком вспыльчивый. Но разве не он виноват в этом? А что же мать – какова ее роль в воспитании девочки?– Так вы действительно не боялись своего отца?– Нет. А вы своего боитесь? – Она не ответила, но я заметила промелькнувшее в ее глазах какое-то затравленное выражение. – А что... ваша мать?Она обернулась ко мне:– Я сейчас отведу вас к маме.– Что?– Я сказала, что отведу вас к маме.– Она в замке?– Я знаю, где она. Вы пойдете?– Да, но... Конечно. Я была бы очень рада познакомиться с мадам де ла Таль.– Очень хорошо. Пошли.Она зашагала впереди меня. Темные волосы девочки были аккуратно связаны на затылке голубой лентой, и, может, именно это так изменило ее внешний вид. Гордая посадка головы, длинная красивая шея – было видно, что она вырастет красавицей.Я пыталась представить себе, похожа ли она на мать, но потом стала репетировать в уме, что той сказать, как объяснить свой приезд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109