Он отметил, что ее лицо было очень бледно. Она сказала:— Вы были правы. Ее не было в комнате. Она оставила мне письмо.Делглиш не ответил. Его ум был настолько ясен, что, казалось, функционировал помимо его собственной воли, не столько анализируя все улики преступления, но словно видя их с огромной высоты; внизу под ним расстилался пейзаж без теней, внятный, знакомый, недвусмысленный. Он все теперь знал. Не только то, как были убиты две девушки, не только когда и почему, не только кем. Он знал истинную сущность всего преступления, потому что это было одно преступление. Возможно, ему никогда не удастся доказать это, но он все знает.Через полчаса пожар был потушен. Пустые шланги ползли, постукивали по почерневшей земле, пока их сматывали, и время от времени они испускали маленькие струйки едкого дыма. Последний из зевак растворился, и какофония огня и ветра сменилась мелодией мягкого шипения, нарушаемой только приказами пожарного офицера и неясными голосами его подчиненных. Даже ветер слегка утих, и его прикосновение к лицу Делглиша было нежным и теплым, согретым дымящейся землей. Повсюду воняло обугленной древесиной. Прожектора пожарной машины были направлены на дымящийся круг, где когда-то стояла сторожка. Делглиш направился к нему, Мастерсон шел слева от него, Мэри Тейлор — справа. Через подошвы ботинок неприятно чувствовался жар от земли. Там мало что было видно: гротескно изогнувшийся кусок металла, который, возможно, был когда-то частью плиты; обуглившиеся очертания металлического чайника — один удар, и он станет неузнаваемым. И там было кое-что еще, некое очертание фигуры — не более того, — которая даже в конечном осквернении смертью была все еще ужасающе человеческой. Они стояли и молча смотрели вниз. Еще несколько минут потребовалось, чтобы разглядеть кое-какие подробности: тазовая кость, казавшаяся до смешного маленькой, лишившись своей одушевленной оболочки из мускулов и кожи; череп, перевернутый вверх затылком, невинный как чаша; пятно в том месте, куда вылился мозг. Делглиш сказал:— Огородите это место и проследите, чтобы оно охранялось, потом позвоните сэру Майлсу Хоннимену.Мастерсои заметил:— У него здесь будет достаточно проблем с идентификацией, сэр.— Нет, — ответил Делглиш, — я уже знаю, кто это. 3 С молчаливого согласия, не обменявшись пи единым словом, они прошли через тихое здание в квартиру Матроны. Никто за ними не последовал. Когда они вошли в гостиную, часы на камине пробили половину седьмого. Было все еще очень темно, и по контрасту с прогретым пожаром воздухом па улице в комнате было отчаянно холодно. Шторы были раздвинуты, и фрамуга открыта. Матрона быстро подошла к окну, чтобы закрыть его, быстрым привычным движением рук задвинула шторы и, обернувшись, посмотрела на Делглиша долгим и сочувственным взглядом, словно увидела его в первый раз.— Вы выглядите очень уставшим и замерзшим. Идите поближе к камину и садитесь.Он подошел и прислонился к камину, побоявшись, что если сразу же сядет, то никогда не сможет встать. Но камин казался неустойчивым, мраморная отделка была скользкой как лед. Он сел в кресло и стал наблюдать, как она опустилась на колени на коврик у очага и положила сухие сучья для растопки па все еще теплый пепел, оставшийся с вечера накануне. Сучья живо разгорелись. Она добавила несколько кусков угля, протянула руки к пламени. Потом, не поднимаясь с колен, достала из кармана плаща и передала ему письмо.Бледно-голубой конверт, незапечатанный, с надписью, сделанной круглым, детским, но твердым почерком: «Всем, к кому это имеет отношение». Он вынул из конверта письмо. Дешевая голубая бумага, совершенно обычная, нелинованная, но со строчками слов настолько ровными, что он сразу решил — подкладывала снизу разлинованный лист.«Я убила Хитер Пирс и Джозефину Фоллоп. Они обнаружили кое-что о моем прошлом, то, что их совершенно не касалось, и угрожали шантажировать меня. Когда сестра Гнринг позвонила мне, чтобы сказать, что Фоллон заболела и ее положили в палату, я поняла, что сестра Пирс будет пациентом вместо нее. Очень рано утром того дня я взяла бутылку с дезинфектантом и налила его в одну из пустых молочных бутылок из сестринской кладовой. Я осторожно закрыла ее крышкой и взяла бутылку с собой на завтрак в гобеленовой сумке. Все, что мне оставалось сделать, — это проскользнуть в демонстрационную комнату после того, как я закончу завтрак, и заменить бутылку с молоком на тележке на бутылку с ядом. Если бы в комнате кто-то был, я придумала бы объяснение и попыталась сделать то же самое в другой раз и другим способом. Но комната была пуста. Я отнесла бутылку с молоком в сестринскую кладовую и выбросила пустую бутылку из-под дезинфектанта из одного из окон в ванной.Я была в оранжерее, когда сестра Гиринг показывала банку с никотиновым опрыскивателем для роз, и я вспомнила о нем, когда мне надо было убить Фоллон. Я знала, где хранится ключ от оранжереи, и надела хирургические перчатки, чтобы не оставить отпечатков пальцев. Было очень просто налить яд в бокал Фоллон с лимоном и виски, когда она была в ванной, а напиток остывал на тумбочке около ее кровати. Ее ежевечерний распорядок никогда не менялся. Я намеревалась сохранить банку, чтобы позже вечером поставить ее на тумбочке возле кровати, чтобы все выглядело так, будто она сама себя убила. Я знала, что важно оставить отпечатки ее пальцев на банке, но что это будет трудно сделать. Мне пришлось изменить свой план, потому что мистер Куртии-Бригс позвонил незадолго до двенадцати, чтобы вызвать меня в палату. Я не могла держать банку при себе, поскольку невозможно было всегда носить с собой сумку в палату, и я думала, что небезопасно оставлять ее у себя в комнате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114