А ведь ее собственные туфли были ничуть не лучше и уж, во всяком случае, куда грязнее. Дилли решила отойти на оборонные позиции и вернулась в свой номер.
– Пожалуй, лучше позвонить, – сказала она в сердцах.
В случае неполадок в этих милых гостиничках хуже всего то, что sommelier эконом (франц.).

выполняет еще и обязанности официанта, и от 10 до 11 он исчезает, перепоручив верхние этажи заботам femme de chambre горничной (франц.).

, особы весьма услужливой, но до крайности бестолковой. Горничная как будто сочувствовала мадам, но помочь ничем не могла. Она заманчиво поболтала мерзкими туфлешками, охарактеризовала их как «de jolie chaussures… mignonnes» экие милашки! (франц.).

.
– Je ne pourrais pas mкme les porter. Aussi, je les dйteste. Enlevez-les И тем не менее я в них не влезу. Кроме того, мне они не нравятся. Унесите их (франц.).

.
Горничная томно воззрилась на Эдуарда.
– Enlevez-les! Et allez demandez les chaussures de Madame Унесите их. И справьтесь, где туфли мадам (франц.).

, – непреклонно сказал Эдуард.
– C'est сa! Как же, как же! (франц.).

– поддакнула горничная, будто ее только что осенило. Ушла и словно в воду канула.
Минула половина одиннадцатого.
– У нас сегодня было запланировано до ленча посмотреть jubе амвон (франц.).

, a если пойти туда сейчас, мы раньше часу не вернемся. К этому времени все hors-d'oeuvres закуски (франц.).

разберут, и нам достанутся только эти мерзкие колбаски. Ну и обжоры эти французы. Мне этот отель с самого начала не внушал доверия. Я тебе сразу так и сказала.
– Но как же, детка…
– Ладно, вчерашний вечер не в счет, я выпила вишневого ликера, и к тому же светила луна.
В конце концов они вышли на палящий зной. Дилли, против своей воли элегантная в туфлях из змеиной кожи, которые она приберегала, чтобы поразить знакомых американцев в Каркасонне, ковыляла по pavе мостовой (франц.).

. Эдуард нахлобучил панаму на глаза и подавленно повесил голову. Бедная Дилли, и впрямь экая незадача! Не глядя по сторонам, они прошли через рынок; Эдуард предложил Дилли купить персиков.
– Сам подумай, – сказала она презрительно, – ну кто ест персики в соборе?
– А… Значит, мы все-таки идем в собор? – почтительно осведомился Эдуард.
– Что ж нам теперь – ухлопать попусту все утро? По крайней мере, – сказала она мстительно, – мы хотя бы приступим к jubе.
Когда они свернули на рю де Де Круа, перед собором, особенно рельефным под ярким солнцем, почтительно сдернул шляпу тот самый человек со странным выражением лица, что всегда ходил без воротничка, правда, сегодня он как раз надел очень низкий, тугой воротничок, на который ниспадала толстая шея. На Дилли была местная шляпка тонкой, мягкой, персикового цвета соломки, Эдуард все пытался заглянуть под ее опущенные поля. Но Дилли молчала, и он так и не решился заговорить.
Громада собора вздымалась над ними, они потрясенно, не веря глазам своим, озирали его фасад. И, забыв друг о друге, молча ступили под сумрачные холодные готические своды.
Через полчаса восторгов у Эдуарда заломило затылок, и он сказал, что хотел бы пойти выпить. Дилли – она зашпилила поля шляпы назад – посмотрела сквозь него нездешним взором. Что с мужчин возьмешь, подумала она.
– Я лучше посижу здесь, – сказала она. – Эдуард!
– Что, детка?
– Неужели у нас такая низменная душа? Я просто не понимаю, как можно было расстраиваться из-за каких-то туфель?
Он этого тоже не понимал.
– Ты точно не хотела бы выпить? – благоговейно осведо. милея он. Однако его слова, казалось, не доходили до нее и он пошел в кафе один. Он предался размышлениям о том насколько женщины духовно выше. Но не успели ему при. нести выпивку, как Дилли, прихрамывая, пересекла площадь. Она сочла, что ей, пожалуй, следует подкрепиться.
– Понимаешь, ноги очень болят. Не могу… воспринимать. А все из-за высоких каблуков, в них невозможно ходить по городу.
Он заказал еще один коктейль и сельтерскую.
– Это еще что, а представь, что тебе пришлось бы ходить, скажем, в тех мерзких туфлешках.
– Подумай только, Эдуард, – всегда ходить в такой мерзости! Какое же у них, должно быть, представление о женщинах!
– Подумать только! – горячо вторил ей Эдуард, озираясь в поисках официанта. Он коснулся было руки жены и соратницы, но она, решительно настроенная на интеллектуальный лад, отдернула руку. Видно было, что ей неймется затеять спор. Принесли коктейли, Эдуард уставился в свой бокал.
– Странная штука – жизнь, – сказал он, выгадывая время.
– Странная, – согласилась Дилли. – А ведь они были премиленькие, – сказала она, скосив глаз на Эдуарда.
– Мне тоже показалось… – опрометчиво подхватил Эдуард.
– Так я и знала! Тогда зачем же ты кривил душой? Эдуард, неужели я не заслуживаю лучшего? Почему ты так неоткровенен со мной? Уже по одному тому, как ты глядел на них, мне все сразу стало ясно. Я тебя вижу насквозь. Нет, почему ты со мной так неоткровенен?
– Если ты и так видишь меня насквозь, что толку быть с тобой откровенным?
– Похоже, мужчины просто не способны уважать женщин. Французы, те, по крайней мере, откровеннее. На самом же деле всем вам нужно одно…
– Детка, я бы попросил тебя не делать таких обобщений, ну зачем говорить «всем вам».
Дилли так и не притронулась к своему коктейлю, и Эдуард был вынужден отставить бокал.
– Иногда я сомневаюсь, такой ли ты на самом деле современный.
– Детка…
– Не смей называть меня деткой. Это звучит так, словно ты снисходишь до разговора со мной. Неужели ты думаешь, я бы поехала с тобой в такую даль, жила бы в отрыве от всех моих Друзей в этом душном, нелепом отеле, где еще и на руку нечисты, ела бы эту гнусную еду, будь я рядовой женушкой?
1 2 3 4 5 6