Все уплыло, отошло в прошлое.
Вместо тихих слов: «Какого вы мнения о пастырском послании?» – непривычно громыхало: «По-моему, она зажигается снизу», «Нет, нет! По-моему, сверху!», «Где? Посредине!»
В конце концов достойные патеры стали относиться с небреженьем к повседневной службе. Утренние молитвы читались наскоро. Раньше при чтении молитвенника все мирно дремали, а теперь спать не спали и молиться не молились.
А проповедь! Если прежде молящиеся, посещавшие монастырский костел, не понимали иных произносимых патерами проповедей, то теперь не понимали ни одной.
Отрывочные фразы (я не говорю уж об отсутствии логики, ее обычно в проповедях не бывает), перескакивающие безо всякой связи с одного предмета на другой, звучали совершенно невразумительно для душ верующих, не давая им опомниться от изумления.
И не только патеры лишились покоя. Тревожное состояние передалось мирянам и простым монахам, захватило брата кухаря, который стал задумываться и портить пищу. Неслыханное дело! Во время богослужения монашеский хор не пел уже с прежним усердием. Голоса то и дело звучали вразнобой.
Новый слух прошел по галерее: настоятель хочет обладать этой трубкой!
Он и в самом деле хотел этого и давал за нее Иордану драгоценный чубук с золотыми украшениями.
Снова галерею облетело известие: о том, что возразил патер Иордан на это предложение.
– Reverendissime,– сказал он,– это единственный предмет, отказанный мне покойным дядюшкой, единственная память о брате моего покойного отца. Я не могу отдать эту трубку, reverendissitne.
Известен и ответ настоятеля.
– Милый Иордан, придется вам все-таки отдать ее мне. Неужели эта трубка заставит вас пренебречь своими обязанностями?
Патер Иордан улыбнулся. До сих пор он ни разу не пренебрег, ни одной своей обязанностью.
Но вот однажды он пошел в садовую беседку и закурил там трубку; думая, что никто его не видит, вынул из кармана молитвенник с красным обрезом и стал молиться, покуривая и прочитывая страницу за страницей.
Но о молитве не думал. Он так привык к своей удивительной трубке, что не мог ни на минуту с ней расстаться.
Она помогала ему разгонять скуку, навеваемую нудным содержанием молитвенника. Остальная братия разбрелась по саду, а патер Иордан громко молился, выпуская изо рта облака дыма:
– Пошли мне, господи, мир душевный, ибо что ты делаешь, то добро. Не успокоить духа суете мирской. Повседневный опыт учит нас, кто много имеет, тот стремится к большему. Отсюда вывод: нельзя ли мне честным путем улучшить положение свое на земле?
Выпустив еще один мощный клуб дыма изо рта, он громко продолжал:
– Сделаю так, ибо не возбраняет мне этого ни какой закон. А впрочем, да будет воля господня...
– Да будет воля господня...– повторил чей-то голос, и перед изумленным патером Иорданом предстал настоятель. Он уже полчаса следил за ним из-за куста.
– Милый Иордан,– важно промолвил он,– молитва и курение плохо вяжутся друг с другом. Как может душа вознестись к богу, если человек следит за табачным дымом? Как он может усердно молиться куря? А кто не молится усердно, милый Иордан, сами понимаете, чем это кончается, amice!..– Сделав паузу, от потребовал: – Подайте сюда трубку, которая мешает вашему благочестию...
Патер Иордан был похож в эту минуту на побежденного полководца, вручающего победителю свой меч.
– Вот она, reverendissime,– печально промолвил он, отдавая трубку настоятелю.
– Так,– сказал настоятель.– И покайтесь amice.
Он ушел, скрывая торжествующую улыбку, а вслед ему доносился голос покинутого Иордана, который громко молился:
– Пошли мне, господи, мир душевный, ибо что ты делаешь, то добро. Не успокоить духа суете мирской...
Скоро стало известно, что настоятель конфисковал удивительную трубку.
До самой вечерни только и было разговоров что об этом.
В этот день для братии одна неожиданность следовала за другой.
Все сошлись в монастырском костеле. В вечерней тишине уже трижды прозвучал голос, сзывающий на молитву. Кто же не явился? Настоятель.
Пошли искать. Комната его была заперта. Ни в саду, ни в погребе, ни в коридорах – нигде нету. Как в воду канул.
Нарушили обычай – ударили в колокол четвертый раз.
И тут не пришел. Сиденье его у алтаря стояло пустое. Этого никогда не бывало. Пришлось служить вечерню в его отсутствие. И что это была за служба! Все руками разводили, гадали; что сталось с настоятелем, где он, что делает?
Богослужение без настоятеля! Где это слыхано, где это видано, чтобы строгий и набожный настоятель не пришел в храм?
Поскорей бы конец. Что такое случилось? Отслужили быстро. Глотали целые фразы. Во время литании вместо «Помилуй, господи!» кричали «Помгосди!». Строчку за строчкой, скорей, скорей. Конец. Amen! Аминь (лат.).


Все устремились на монастырскую галерею: снова искать настоятеля. Поднялись на второй этаж, к его Двери, постучали; за дверью послышался шорох, и она открылась.
Перед ними стоял настоятель с трубкой, из которой не выходило ни облачка дыма. Кинув взгляд вокруг, они увидели, что по всему полу раскиданы горелые спички.
– Она не зажигается,– сказал настоятель.– Пойдемте к вечерне.
Им стало страшно, но патер Иордан ехидно проронил:
– Мы, reverendissime, только из костела...
До поздней ночи слышалась в комнате настоятеля горячая молитва:
– Я – только человек, господи! Слабое и хрупкое создание, которому не прожить без поддержки десницы твоей. Опутали меня сети греха и грозят гибелью душе моей. К тебе взываю, отче и боже мой! Сохрани душу мою, отпусти мне тяжкие мои прегрешения, боже, отче мой!..
На другой день трубка патера Иордана оказалась в коллекции настоятеля, причем прислужник его Анатолиус поставил ее в ряд «грешных» – между кальянами и наргиле турецких пашей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63