Добра всякого повытаскивали – пропасть! Погрузили на грузовичок и – до свидания не сказали.
То, что рассказал Прохоров, не на шутку встревожило майора. Грабеж получается. Да среди бела дня! Неужели бандиты так обнаглели? Но женщина говорила Прохорову о красных книжках. И фотографии людей в погонах там видела, и фамилии, и печати. Да еще старший все время подчеркивал: «Ты, тетка, с органами не шути, выкладывай все, что присвоила». Неужели оборотни объявились? Маньковский поднял трубку телефона. Сказал дежурному, чтобы немедленно разыскал Кострова. Когда тот, запыхавшись, прибыл, Александр указал ему на Прохорова:
– Иван Борисович, бери кого-нибудь из свободных оперов и поезжай по адресу, который укажет этот товарищ. Я его хорошо знаю. Судя по всему, дерзкий грабеж.
– Нас этим не удивишь, – отдышавшись, произнес Костров, хлопнув Прохорова по плечу. – Веди, Сусанин!
Уже в дверях Прохоров обернулся и вытянул перед собой котомку, которую все время, пока беседовал с Манькоаским, не выпускал из рук,
– Вот память стала! Никудышная. Это же вам мамаша прислала, Александр Иосифович. Чебуреки. Она у татар научилась их стряпать. Тонкие, в трубочку свернуть можно. Сочные да вкусные – пальчики оближешь. Мамаша их так укутала, что жар весь сохранили. Отведайте…
Костров вернулся, весьма удивленный тем, что произошло в доме гражданки Назаренко, Судя по всему, обыск произвели сотрудники отдела НКГБ. К тому же они изъяли большое число весьма дорогих вещей. Костров положил перед начальником солидный список, составленный со слов потерпевшей. Маньковский даже присвистнул от удивления, когда ознакомился с ним. Более полусотни наименований. Здесь были и картины известных мастеров, и старинные вазы, и ковры, и даже… чек на 20000 швейцарских франков.
– Богатенький, видно, был профессор…
Костров тут же выдал справку:
– Известнейший курортолог, специалист по туберкулезу. Эмигрант. Еще с революции. Сюда приехал с немцами, с ними же и удрал. Назаренко вела у него хозяйство. Вроде экономки…
– Иван Борисович, а ордер на обыск предъявлен был, понятые присутствовали?
Костров посмотрел на Маньковского, как на инопланетянина.
– Это вы нашего начальника отдела НКГБ спросите.
– Кстати, как его фамилия?
– А вам разве не говорили? Странно. Его представляют раньше, чем первого секретаря горкома. Хозяин… Сатов его фамилия.
4.
Сатов был взбешен: только что надежный человек сообщил, что в доме Назаренко побывала оперативная группа милиции. Пробыла там более часа. Подполковник вызвал адъютанта и, не скрывая раздражения, крикнул:
– Немедленно соедини меня с Костровым, что они суют свой нос куда не следует!
Лейтенант робко подсказал:
– Там теперь начальник объявился. Вчера прибыл.
– Вчера? Почему мне не доложили? Кто таков?
– Маньковский. Майор, Из бывших фронтовиков.
Изумление отразилось на лице Сатова. «Маньковский? Неужели тот самый, так ведь его должны были в тридцать седьмом… – подумал подполковник. – Может быть, однофамилец? А если нет? Будет здесь с ним хлопот».
Лейтенант, несколько обескураженный переменой настроения своего хозяина, молча ждал дальнейших указаний, Сатов, вспомнив, наконец, что не один в кабинете, бросил порученцу:
– Так соедини с этим самым… Маньковским, кажется?
Лейтенант бросил короткое «есть!» и вышел.
Маньковский не меньше Сатова был удивлен такому повороту судьбы: вновь пересеклись их жизненные пути. Сказать, что он был этому рад, значит, погрешить против истины.
Еще там, на Лубянке, когда Александра знакомили с материалами его «дела», он увидел среди прочих грязных документов и собственные показания Боксера о том памятном откровенном разговоре. Правда, судя по дате, Николай не сразу побежал доносить на него, нет, это произошло уже после того, как Маньковского арестовали в Москве и началось следствие. Тогда в Баку многих допрашивали в связи с письмом следователя, отправленного в адрес ЦК. Но об «антисоветских» настроениях Александра, его недовольстве массовыми репрессиями поведал лишь Сатов. Естественно, особого желания видеть этого человека, тем более работать рядом, у майора не было. И когда он услышал на следующий день в телефонной трубке бодрый голос начальника отдела НКГБ, настроение его было не из лучших. А тот, наоборот, с наигранным оживлением восклицал:
– Маньковский! Александр! Здорово, дружище! Мы тогда все думали, куда ты запропастился? Поговаривали – в столицу… Да мало ли что говорили. А ты, смотрите-ка, жив, здоров и в нашем городе. Рад. Очень рад!
Майор сделал вид, что не узнал, кто звонит ему:
– Извините, но с кем я разговариваю?
– Как с кем? Не узнаешь? Сатов я. Тот самый, которого ты в незапамятном году чемпионского звания лишил. – В трубке раздался приглушенный смешок.
– Николай Александрович?
– Николай, но не Александрович. Просто – Колька. Года-то наши еще молодые. Ты ведь тоже, вроде, с десятого…
– С десятого. Помнишь?
– Все помню. И разговоры наши лихие, и хозяйку твою, красавицу, и золотистые балычки с винцом. Где ты, время мирное?.. Кстати, жена-то с тобой или как?
– Или как. Пока еще в Москве.
– Торопи, торопи ее, а то здесь, на курортном бережку девки жаркие, охмурят тебя…
Александра начинал раздражать приторно-слащавый, панибратский тон телефонного собеседника. Он хотел было оборвать разговор какой-нибудь казенной фразой, но в этот момент Сатов сделал неожиданное предложение:
– Сашка, двигай-ка ко мне в контору. Я сейчас за тобой машину вышлю. Выходной же сегодня. Пустое дело – киснуть в кабинете: служба не волк, в лес не убежит. Смотаемся-ка в лесок, в горы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40