У дверей дома она показалась удивленной, когда Константин, перед тем как покинуть ее, предложил увидеться завтра в тот же час. Она согласилась, не возражая.
Уже у себя, оправляя постель перед сном, он увидел на простыне несколько капель крови. „Она поцарапала меня сильнее, чем я думал. Любопытный маленький зверек!.. Что за предшественники у меня были? Придется заняться ее перевоспитанием. Но стоит ли это труда?" – подумалось ему.
Он был настолько утомлен, что, едва коснувшись головой подушки, заснул.
IV
ГОРЬКАЯ ПИЛЮЛЯ
Их жизнь вошла в нормальную колею. Константин никогда не виделся с Ариной в дневное время, которое она проводила в университете, а его занимали важные дела. Однажды он пообедал со своей официальной любовницей, заморской красавицей баронессой Кортинг – та уже стала удивляться его невниманию. Пришлось придумывать объяснения.
Каждый вечер он шел к дому на Садовой, где в половине девятого его ждала студентка, облаченная в привычную накидку, каждый вечер они шли пешком до „Националя", в теплой и темной комнате ложились в постель, а после полуночи одевались и шли в обратном направлении, не прекращая беседы, от которой получали взаимное удовольствие.
Арина имела обо всем на свете собственное мнение, излагавшееся уверенным тоном, не терпящим возражения. Она придерживалась крайних материалистических концепций, безжалостно высмеивала сострадание и любовь. Иногда Константин не отказывал себе в удовольствии одним словом разрушить так поспешно возводимые ею совершенные конструкции, но чаще не пытался сдерживать ее необузданную фантазию. Она словно опьяненная путешествовала в сложном мире идей. И Константин не уставал восхищаться здоровой игрой ее разума, тем, как бил сильный и светлый родник ее мысли. Он хорошо знал мир – Лондон, Нью-Йорк, Рим, Париж. „Стоит ее немного пообтесать, – думал он, – научить тому тонкому обхождению с людьми, которое дает все-таки только Запад, привить ей тон и язык тамошнего высшего общества – тогда не найдется ни одной столицы мира, где бы эта маленькая русская девушка через короткое время не одержала бы триумфальных побед. Самые светлые умы наслаждались бы общением с ней".
Да, какую притягательную спутницу и компаньонку он в ней нашел! Она возбуждала его мысль, он жил, погруженный в лихорадочную атмосферу беспрестанно возникавших новых идей и ощущений. Он угадывал в Арине неисчерпаемые богатства русской натуры, свойственный ей щедрый дар растрачивания собственного „я". „Этой девушке, чтобы добиться высших достижений, не хватает лишь систематической работы или присутствия рядом с ней превосходящего ее по интеллекту мужчины; но надо признать, – приходил он к заключению, – что здешние мужчины не доросли до подобной роли".
Каждый вечер Константин нетерпеливо ждал часа свидания с Ариной. Он сравнивал ее с баронессой Кортинг, которая превосходила девушку красотой, была добра, нежна и нетребовательна, но в результате долгой жизни на Западе приобрела ту же искусственность в поведении, что царит во французских и английских салонах. Он не мог упрекнуть ее ни в чем, кроме самого важного – ему было скучно с ней.
Рядом с Ариной он не знал скуки. Он даже забывал, что существует подобное понятие, настолько она была разносторонней и забавной: то веселой, то серьезной, то противоречивой и сумасбродной, то неприступной и задумчивой, уходившей в себя, в свое самолюбие, как в неприступную крепость.
Когда он обедал с ней, обед превращался в занимательное происшествие, когда ужинал – ужин становился похожим на праздник. Долгие прогулки между Садовой и „Националем" казались им слишком короткими. Они оставались на улице, чтобы побеседовать, и даже на пороге ее дома продолжали увлеченно говорить.
Однако в номере гостиницы „Националь" оказывалась совсем другая Арина. Он сталкивался с женщиной, по-прежнему остававшейся ему чужой. С того дня, когда Константин впервые обладал ею, он полагал, что между ними возникнут естественные отношения двух любовников. Теперь он признавал свое заблуждение. Он думал, что победил ее, но каждый раз победа ставилась под сомнение. Он чувствовал, что не продвинулся ни на шаг. Предположить, что его любовница принадлежала ему, было бы иллюзией. На самом деле она постоянно ускользала от него. Он целовал ее – она позволяла целовать себя и находила в том удовольствие, но ни разу сама не бросалась к нему в непосредственном порыве нежности.
Однажды он упрекнул ее за это. Она ответила, будто окатила ведром холодной воды.
– Не обращайте внимания, – сказала она, – я всегда такая…
„Отвратительное воспитание, – думал Константин. – С какими идиотами она имела дело до меня?"
В постели она продолжала быть „мертвой". Впрочем, иногда Константин чувствовал, как ее рука невольно прижимает его к себе. Только однажды, признавшись в крайней усталости, она позволила себе пожалеть, что уже надо вставать. Прошла целая неделя, прежде чем она согласилась оставлять дверь из спальни в салон, где горело электричество, отворенной. И все же ей не была свойственна излишняя стыдливость. Встав с постели, она шла в ванную, а потом причесывалась перед зеркалом обнаженной как девушка, обладающая хорошей фигурой, которой грех что-то скрывать.
При каждой встрече продолжалось противостояние пылкости мужчины и холодности женщины. Константин чувствовал, что эта холодность искусственная, преднамеренно вызванная усилием воли, и это еще более его раздражало. Он не прилагал усилий, чтобы приводить Арину к себе. Она делала это охотно, но, вытягиваясь в постели, казалось, умирала и для самой себя… Она лежала молча, не закрывая глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44