Поживем — увидим.
— Возможно, — холодно ответил канадец, — как бы то ни было, вот и наш гость. Принимайте его, как вам будет угодно. Желаю доброй ночи.
Канадец закутался в одеяло, растянулся на земле и закрыл глаза с твердым намерением ни во что не вмешиваться. Вердьер ранил его самолюбие.
Доктор презрительно передернул плечами и устремил взгляд на пришельца. Тот стоял уже шагах в десяти от бивака. Высокого роста, смуглое лицо с резкими чертами и выражением доброты и лукавства. Глаза черные, пронзительные, словно две молнии. Волосы тоже черные, до плеч, длинная борода, густая и жесткая. Одежда — помесь костюма индейца и степного охотника. Вокруг головы — полоска кожи гремучей змеи.
Пришелец постоял, опершись скрещенными руками о дуло ружья, затем дважды поклонился путешественникам, приложив правую руку к груди, а затем вытянув ее вперед.
— Я услышал выстрелы, — сказал гость, — и увидел пламя костра и подумал, не нуждаются ли чужеземцы в сильной руке и храбром сердце? Поэтому поспешил на помощь.
— Благодарю, — сухо ответил капитан, — мы не нуждаемся ни в чьей помощи. Нам достаточно собственных рук, как вы могли убедиться.
— Однако, — вмешался доктор, — в гостеприимстве мы никому не отказываем. Посидите с нами. Если голодны — ешьте, если мучает жажда — пейте, если озябли — грейтесь у костра.
Незнакомец сделал несколько шагов вперед и сказал:
— Кто исполняет долг гостеприимства, тот идет праведным путем. Гость, приглашенный к очагу, священен. Вам, надеюсь, это известно?
— Известно, не бойтесь, подойдите поближе, кем бы вы ни были, другом или врагом.
— От гостеприимства я не отказываюсь, хотя не голоден и меня не мучает жажда. — Гость сел, положил рядом ружье, вынул из-за пояса индейскую трубку, набил и стал молча курить.
Непродолжительные переговоры велись на английском, которым незнакомец владел в совершенстве, хотя говорил с легким акцентом.
— На вас напали? — спросил он немного погодя.
— Да, — ответил капитан, — краснокожие надеялись застать нас врасплох.
— Это были не одни краснокожие.
— Откуда вы знаете? — удивился капитан.
— Не все ли равно, откуда. Знаю, и все.
— Кто же вы?
— Такой же путник, как и вы.
— Друг или враг?
— Ни то, ни другое. Пока я ваш гость.
— Что вы хотите этим сказать?
— Что позднее буду, вероятно, либо тем, либо другим.
— Кем бы вы ни были, — вскричал капитан, смеясь, — вы по крайней мере откровенны! Это мне по душе, ей-богу! Тайна, которой вы себя окружаете, завораживает. Продолжайте. Беседа с вами доставляет мне истинное удовольствие.
— Напрасно вы шутите, я говорю вполне серьезно.
— Сохрани бог! И не думаю шутить. Я до смерти люблю все таинственное. К тому же, мне кажется, вы меня знаете, и это возбуждает мое любопытство. Вы действительно меня знаете?
— Я знаю и вас, и вашего спутника, доктора.
— Благодарю вас. Мы никогда не считали себя знаменитостями. Ни я, ни мой друг.
— Позволю себе заметить, что не назвал доктора вашим другом, только спутником. А это далеко не одно и то же, — сказал не без иронии незнакомец.
Доктор нахмурил брови.
— Хватит болтать, — заявил он. — Вы злоупотребляете нашим гостеприимством. Разве мы плохо приняли вас? В чем же дело?
— Пожалуй, я лучше уйду, — сказал гость, вставая. — Я уже согрелся.
— Как вам угодно, — резко ответил доктор.
— Надеюсь, мы еще увидимся, — произнес капитан насмешливо. — Вы не прощаетесь с нами.
— Я тоже надеюсь, — с иронией ответил незнакомец.
— Доброго вам пути!
— А вам доброй ночи! — многозначительно сказал незнакомец и, слегка наклонив голову, удалился с надменным видом.
— Клянусь богом! Провести меня не удастся, — вскричал капитан, обернувшись в ту сторону, где спал проводник.
— Что вы собираетесь делать? — спросил с беспокойством, непонятным его другу, доктор.
— Узнать, кто этот негодяй. Добрых полчаса он насмехался над нами, — ответил капитан и дернул одеяло, в которое закутался проводник. Но тот куда-то исчез.
Капитан вскрикнул от изумления, в тот же момент грянул выстрел и раздался душераздирающий вопль.
— Что это? — в один голос вскричали друзья, схвативши оружие.
— Ничего особенного, — раздался почти рядом насмешливый голос проводника. — Я пристрелил вонючую гадину.
ГЛАВА II. Деревня, которой суждено было стать городом
Гумбольдт-ривер берет начало в Сьерра-Неваде, течет по территории Утаха, через сто миль образуется в озеро, а затем исчезает в песках.
Окруженная со всех сторон холмами, она не может проложить себе дорогу и либо уходит в песок, либо испаряется.
Редко можно встретить реку с такими прихотливыми извивами и живописными берегами.
Вода в ней то мутная, словно мыльная, то чистая до прозрачности. Берега то голы и бесплодны, то зелены от множества деревьев, которые смотрятся в воду, как в зеркало. Над рекой, шумно хлопая крыльями, летают стаи зимородков.
Мускусные крысы бороздят русло реки.
В небольшой долине на расстоянии ружейного выстрела от левого берега Гумбольдт-ривер, милях в десяти от бивака наших путешественников находилась деревня, которой в будущем суждено было превратиться в цветущий город.
Отправляющиеся к Соленому озеру или в Калифорнию не могли ее миновать.
В 1855 году там жило всего человек двадцать разных национальностей: французы, англичане, немцы, испанцы, североамериканцы, поляки. Несмотря на видимость дружбы, они перемывали друг другу косточки.
Надо сказать, что деревню населяли не самые лучшие представители вышеупомянутых наций. Напротив. В основном это были разбойники, объединившиеся, чтобы грабить путников и делить награбленное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25