Я обращаю свою речь к начальникам города. Все, сколько вы мне дадите, получите от василевса».
23. Выслушав это, правители города, вознамерились возмутить народ; поднялся большой шум и крик: одни просто кричали, а другие громко выражали желание, чтобы Русель был освобожден, и что от него будто бы никто не потерпел ничего худого, а потому старались вырвать его из-под стражи и отпустить на свободу. Иной, видя чернь в таком неистовстве и такой большой город – в волнении, может быть, испугался бы; но мужественный юноша, – разумею стратопедарха, – ничего не боясь, весь шум остановил движением руки и потом, как скоро все утихло, обратился к народу со следующими словами: «Амасийцы! Я удивляюсь, как легко вдаетесь вы в обман тем, которые обольщают вас и ценой вашей крови покупают личную свою выгоду, подвергая вас большим бедам; ибо установление тирании какую пользу принесло вам, кроме убийств, уз, пыток и отсечения членов? Вы-то действительно терпели все это; а те, которые теперь, благоприятствуя варвару, возбуждают вас к такому буйству и шуму, остались неприкосновенными, да еще от царских щедрот получили награду за то, что ни себя самих, ни города не предали варвару, – о вас же ни разу не сказали ни одного слова. Точно так и теперь: они хотят учредить тиранию, чтобы, подавая тирану приятные надежды, самим сохраниться неприкосновенными и получить от василевса новые почести и награды; а когда произойдет что-нибудь неожиданное, постараются поставить себя дальше от места действий, весь же царский гнев обратят на вас. Но если вы сколько-нибудь верите мне, – предоставьте говорить возмущающим вас к мятежу, и пусть каждый из вас идет домой обсудить сказанное: тогда вы увидите, кто желает вам пользы». Народ, выслушав эту речь, одобрил сказанное, – и все разошлись.
24. Между тем стратопедарх, опасаясь, как бы люди сильные снова не возмутили народ и не исторгли Руселя, задумал дело весьма разумное и вместе человеколюбивое. Что же это за дело? Он призывает палача, разводит огонь, раскаляет железо, распростирает Руселя на полу, приказывает ему жалобно кричать и стенать, как будто его лишают зрения. Русель повинуется и наполняет весь дом криком и стенаниями. Потом на его глаза накладывают целебный пластырь, а на пластырь – повязку; поутру же выводят его перед народом и показывают всем, как ослепленного. Таким действием стратопедарх прекратил всякое волнение. Избавившись от этой крайности, он помышлял теперь, как бы овладеть войском Руселя и занятыми им крепостями; но приближенные василевса, присланные к нему, понуждали его, взяв Руселя, возвратиться с ним в столицу. На это Алексей отвечал им: «Дурно будет, если мы, овладев одним тираном, оставим в покое других его приверженцев и уйдем отсюда; ибо, (в таком случае) кто-нибудь из оставшихся непременно начнет тоже тиранствовать и снова возмутит города. Мне кажется, с тираном надобно уничтожить и тиранию и постараться, если возможно, овладеть крепостями». Сказав это, он принялся за дело, и прежде всего стал сторожить дороги, чтобы ничто из необходимых потребностей не было тайно доставляемо в крепости, и сильно поражал всех, выезжавших для сбора хлеба и других жизненных припасов; а потом устраивал засады и некоторым из своих посылал на фуражировку. Тогда гарнизоны, выходя из крепостей и преследуя фуражиров, попадали на засады и были истребляемы. Делая это часто и разнообразно, он привел франков в затруднительное положение; ибо назначал фуражировки то через четыре, то через пять дней, а иногда через день, или через два. Посему, засевшие в крепостях, не зная, что делать, предали стратопедарху и себя самих, и крепости, а другие бросали их и обращались в бегство. Таким образом, Алексей сделался обладателем всего. Пробыв несколько времени в Амасии, он успокоил все города и, восстановив глубокий мир, приобрел тем всеобщую любовь; потом, взяв с собой Руселя, выехал оттуда, сопровождаемый приветствиями и многочисленными благопожеланиями.
25. Тогда как, проезжая через Пафлагонию. стратопедарх находился недалеко от дома Феодора Докиана, человека благородного, богатого и кровного его родственника (ибо он был сын сестры отца его), – Докиан, узнав о его приближении, далеко вышел к нему навстречу и приветствовал его; но, взглянув на Руселя и увидев лежавшую на глазах его повязку, опечалился и не удержался, чтобы не осудить стратопедарха за то, что он лишил зрения человека столь храброго и могшего принести великую пользу ромеям. Алексей, всегда скромный, умевший держать дело в тайне и не вдруг показывать его на свет, кротко и ласково отвечал ему так: «Теперь не время, брат, объяснять причины, по которым он лишен зрения; но когда придем домой и останемся наедине, ты узнаешь все и тотчас избавишь меня от порицания». Итак, они поспешили в дом, сошли с лошадей, стряхнули с себя пыль и, пока повар приготовлял ужин для гостя, сели закусить. После закуски, стратопедарх, взяв Докиана за руку, повел его в ту комнату, в которой содержался Русель, и приказал ему снять повязку. Русель тотчас же вскочил, сбросив повязку, смотрел всеми глазами и приветствовал Докиана. Этот последний, пораженный такой неожиданностью, встал, преисполнен был радостью и, обняв знаменитого Алексея, целовал его в уста, щеки и прекрасные глаза, а великую его выдумку называл вполне достойной тех, которые произвели на свет такого юношу, хвалил его драму и удивлялся искусной его скрытности.
26. Прогостив у Докиана три дня, стратопедарх расстался с ним и отправился по направлению к Понтийскому морю. Находясь близ Кастамона, он пожелал видеть дом своего деда;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38