Миновал юбилейный год – интерес не спадал. С чем это связано? Только ли с «увлекательными» аксессуарами «галантного» века? Или есть какие-то более глубокие причины общественного характера?
Время Екатерины II ничем не напоминает эпоху, в которую мы живем. Скорее наоборот, оно ей во всем противоположно. Разница прослеживается на всех уровнях: от географии, демографии и вектора хозяйственного развития до политических и культурных явлений. Сравните сами: расширение территории – ее сокращение; высокий естественный прирост населения – отрицательный прирост, высокая смертность; почти полное хозяйственное самообеспечение, стабильное доминирование вывоза товаров над ввозом – зависимость от ввоза иностранных товаров и инвестиций; введение всей территории страны под контроль государственного аппарата – потеря возможности контролировать процессы на окраинах и в регионах; активная внешняя политика, начало военного доминирования в Европе – отсутствие возможности оказывать влияние на международную политику; и т. д.
Следовательно, внимание к екатерининскому времени является как бы вниманием «от противного». И здесь стоит задуматься, почему подобный интерес возник и приобрел большой размах?
Имя Екатерины II ассоциируется с представлением об абсолютном государственном и военном могуществе России. Именно это ключ к восприятию Екатерининской эпохи и личности самой императрицы, вызывающей либо восхищение, либо негодование. Тот факт, что наши современники столь явно потянулись к чтению на екатерининскую тему, показывает рост подсознательного недовольства общества самим собой и тем положением, в котором находится страна. Попытка найти ответ на вопрос, на чем строились сила и блеск царствования Екатерины II, заставляет людей браться за книги о далекой эпохе, которая в массовом сознании превращается не просто в «золотой век русского дворянства», а в «золотой век» российской государственности вообще.

ОТ НАЦИОНАЛ-НИГИЛИЗМА К НАЦИОНАЛ-РОМАНТИЗМУ

«Сколько вам Кремля свесить?»
Б. Пильняк

Секрет обаяния Екатерины II во многом определяется обаянием силы Российской империи. Откуда же взялось это обаяние в обществе, которое еще совсем недавно буквально тошнило от слова «государство»?
Более 10 лет назад, перед крушением Советского Союза, подавляющей тенденцией культурного развития нашей страны стал т. н. «национальный нигилизм». Советское общество с мазохистским сладострастием каялось в совершенных и несовершенных грехах. При чем не скрывало своих язв, это было не модно, а выставляло на показ, как нищий на паперти. Нищие так зарабатывают. Мы тоже, вернее, на нас тоже зарабатывали. Подобное малопривлекательное шоу было превращено в профессию целой когортой пишущих людей. Кстати, побочным эффектом этого доходного ремесла явилось подорванное наконец вековое доверие в России к печатному слову.
Характерно, что в роли «стыдителей» выступали в основном авторы, совсем недавно прекрасно уживавшиеся с советской властью и создававшие, как Радзинский, бессмертные творения о дружбе русского и индийского народов еще во времена Ивана Грозного. История же с поисками останков Николая II, в которой Радзинскому активно, но негласно для публики помогали самые высокопоставленные чиновники тогдашнего МВД, погрязшие в коррупции и преступлениях, только порождала вокруг писателя ореол противостояния государству, замалчивающему исторические факты.
После падения Союза прежняя культурная тенденция несколько лет еще по инерции оставалась главной. Но постепенно всерьез паразитировать на ней стало трудновато, поскольку книжный рынок уже был переполнен подобной печатной продукцией и интерес к ней угасал. Ее не раскупали. Зато все больше возрастал голод на литературу, посвященную отечественной истории, заглядывающей за железный занавес вчерашнего дня с его депортациями, геноцидом, лагерями и тюрьмами. Хотя бы в день позавчерашний.
Обращение к национальной традиции государственного строительства было неслучайным, поскольку ни одно государство не растет из воздуха. Российское общество осознавало этот простейший факт гораздо медленнее, чем национальные общества других новых государственных образований, возникших на территории бывшего СССР. Еще давала себя знать прививка «стыда», сделанная перед крушением Союза.
Однако шаг был сделан, и постепенно стало ясно, что в культуре посткоммунистического общества национал-нигилизм заметно потеснен национал-романтизмом. Вышли из подполья исторические общества, весь криминал которых состоял в том, что они шили себе форму русских полков времен 1812 г. и расхаживали по улицам со старинными знаменами. Ожили некоторые старые и возникли новые исторические журналы; открытие художественной выставки в Москве, посвященной Екатерине II, почтили своим присутствием самые высокие чины столичной администрации (срок ее пришлось несколько раз продлевать по просьбам посетителей), а празднование 850-летия Москвы было окрашено в такие самоварные, купольные и пряничные цвета, что самому патриотически настроенному попугаю хотелось заговорить на идише. Жаль, что по аналогии с днем города в Санкт-Петербурге, где по улицам прогуливается Петр I, в столице не гулял Иван Грозный с опричниками и не рубил картонным топором бутафорские головы ряженых бояр.
Словом, в новых условиях на книжном рынке остро встал вопрос о трудоустройстве вчерашних «стыдителей». Необходимо было либо подстраиваться под волну, либо сидеть без денег. Истории о том, как Сталин в первые дни войны прятался под кроватью, которыми еще недавно угощал читателей Радзинский, не то чтобы вызывали критику исследователей (кто же нас слушает?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56