— Вы счастливый человек.
Он вернулся к своим занятиям, а я продолжал слушать передачи, если они шли на английском, французском или русском языках; когда же шел язык, которого я не понимал, то проглядывал ранее поступившие данные.
Второе: итак, убежище Чена прослушивалось. Кем?
Только не Чоу. Я заметил, что едва только шел текст на английском, он сразу же прерывал его, даже если диалог касался высокой политики.
Жучки Чену мог поставить кто-нибудь из его конкурентов по торговле наркотиками, в чем я, впрочем, сомневался: он не из тех, кто прокручивал большие операции, контролировал сеть распространителей. Так что это предположение можно отбросить.
Третье: кто подключился к линиям связи Шоды?
Сайако?
“Сайако-сан, — спросил я ее по телефону из “Красной Орхидеи”, — вы входите в организацию Шоды?”
“Я имею доступ к информации.”
Да, это могла быть Сайако — логичное предположение. Она могла перехватить тревожное сообщение, после чего предупредила меня — хотя бы то, которое я слышал, когда Шода давала инструкции об “уничтожении британского агента Джордана”.
Еще одно сообщение прозвучало по-английски, и я успел услышать его до того, как Чоу прервал текст. Оно относилось к рейсу лайнера “Ориенте Нортвест”, голос с легким японским акцентом.
Пока Чоу делал заметки, я внимательно слушал. Мне было сказано, что он ищет кое-какие особые передачи, что вполне возможно, но я обратил внимание, что в отборе материала не было ни порядка, ни последовательности. Он перехватывал, прослушивая передачи на четырех языках, но они забивались кучей случайных текстов: сообщения авиадиспетчеров, еле слышных сквозь помехи; переговоры радиофицированных такси в Сингапуре. И меня беспокоило, что он не пытался отсеивать случайный мусор.
А ему стоило бы заняться этим.
Он внезапно вскинул голову, уставившись на меня единственным глазом.
— Этот тип вечно опаздывает. Водитель такси. — О, Господи Иисусе.
— Опаздывает? — переспросил я.
— Да. Его скоро уволят, попомните мои слова. Повернувшись к панели, он стал вслушиваться в текст на французском языке с китайским акцентом — борт говорил с базой — пока я размышлял, как получить от него нужную мне информацию, потому что прослушивание его носило беспорядочный характер, он ловил случайные сигналы, которые попадались ему, пока он вращал шкалу настройки — и его в той же мере интересовали слова какого-то идиота-таксиста в Сингапуре, как и информация, поступающая о Шоде. На которую и надо обратить внимание.
— Полковник, как Марико Шоде поставили “клопа”? Он вздрогнул при этом имени, и я ожидал, что он отреагирует уже известным мне образом, но на этот раз все обошлось, и мы смогли поговорить о ней.
— Не могу сказать точно. Думаю, он в одном из ее лимузинов или в лайнере. Длина волны ничего не говорит. — На заднем плане слышался мужской голос, говоривший на лаотянском, и через мгновение полковник бросил тем же тоном: — Этот человек — производитель наркотиков, но он любитель. “Клопа” поставила наркомафия. Вот будет смеху, когда его поймают, верно? Паук и муха — так?
Нет. По крайней мере, тут будет не до смеха. Мозг этого бедняги чем-то напоминал панель, у которой он сидел: с нее шли случайные сигналы, которые он не отцеживал. Когда лезвие располосовало его лицо, в мозгу у него что-то сдвинулось.
Мне оставалось лишь задавать ему вопросы.
— Есть ли у вас какое-нибудь, предположение, полковник, кто мог подключиться к системе коммуникаций Шоды?
— Нет. — Но я не был уверен, что он слышал или хотя бы понял мой вопрос.
— Не думаете ли вы, что это могла быть женщина по имени Сайако?
Его пальцы перестали вращать шкалу настройки, и он так и застыл.
Он не повернул головы, не посмотрел на меня, он просто сидел. Я не имел представления, какое воздействие на него оказал мой вопрос, но был готов к чему угодно. В таком положении он сидел, кажется, несколько минут, затем его голова опустилась, и что-то, блеснув на свету, упало на панель. Эта реакция была столь странной со стороны этого человека, что я почувствовал к нему даже что-то вроде сострадания — чувство, которое, как мне казалось, давным-давно исчезло в той жизни, которую я избрал. Мы сидели друг против друга в заваленной комнате в глубине джунглей — иностранный агент и бывший шеф разведки; и слеза, упавшая на панель, оставила темное пятно, которое тут же высохло.
Полковник Чоу наконец повернул голову и посмотрел куда-то мимо меня; его изуродованная щека блестела от слез.
— Нет, — прошептал он, — это не Сайако.
С первыми лучами рассвета я проснулся, как от толчка, хотя мне ничего не угрожало. Просто спал я с подсознательным ощущением, что в любую минуту мой хозяин может соскользнуть с хрупкой грани здравомыслия и явиться ко мне.
Утренние часы он провел, обрубая лианы и делая записи в своем журнале, а к полудню уединился в радиорубке, где установил с кем-то микрофонную радиосвязь, переходя порой на свой язык, лаотянский, и время от времени на китайский диалект. Я болтался рядом с приоткрытой дверью и наконец вошел внутрь, спросив, не могу ли я передать сообщение о времени моего ухода отсюда.
О таком варианте развития событий я обмолвился впервые и внимательно наблюдал за ним. Все это время он был в ровном спокойном настроении.
— Значит, уйдете, отсюда?
— Да. Меня ждут дела.
Он сидел, глядя не на меня, а прямо перед собой.
— Дела?
— Мои планы по уничтожению Шоды. Наконец он повернулся ко мне, и во взгляде его читалась рассудительность.
— Ясно.
Я не был уверен, помнит ли он первый наш разговор при моем появлении здесь или же сказанное явилось для него откровением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103