Прокаженного лишь тронет - тот уже и чист и цел.
Он и мертвых воскрешал бы, если б только захотел!
Иудейский вождь однажды солнца бег остановил,
И, пока врагов разил он, месяц неподвижен был:
Повторить такое чудо у Канута хватит сил".
"Значит, солнце подчинится моему приказу "стой!"?
Вопросил Канут. - И властен я над бледною луной?
Значит, должен, усмирившись, мне покорствовать прибой!
Так иль нет? Признать готов ли власть мою морской
простор?"
"Все твое, - твердит епископ, - суша, море, звездный хор".
И кричит Канут: "Ни с места! - в бездну вод вперяя
взор.
Коль моя стопа монаршья попирала этот брег,
Для тебя, прибой, священен и запретен он навек.
Прекрати же, раб мятежный, свой кощунственный набег!"
Но ревет осатанело океан, валы бегут,
С диким воем брег песчаный приступом они берут.
Отступает свита, канцлер, и епископ, и Канут.
С той поры речам холопским положил Канут конец,
И в ларец бесценный запер он монарший свой венец,
Ибо люди все ничтожны, а велик один творец.
Нет давным-давно Канута, но бессмертен раб и льстец.
Перевод Э. Липецкой.
* Участь всех (живущих) (лат.).
Слушая эту балладу, ужасно длинную и серьезную, точно проповедь, иные из придворных посмеивались, иные зевали, а иные нарочно храпели, притворяясь спящими. Именно этим вульгарным приемом захотел угодить королю Роджер де Вспинунож; но Его Величество так стукнул его по носу и по уху, что Роджер мигом проснулся, а король сказал ему: "Слушай и соблюдай учтивость, раб. Тут ведь именно про тебя и поется. Уилфрид, твоя баллада длинна, но пришлась весьма кстати, и я успел остыть за время твоего нравоучения. Дай мне руку, мой честный друг. Доброй ночи, mesdames. А вы, джентльмены, готовьтесь к завтрашнему генеральному штурму; и уж я постараюсь, Уилфрид, чтобы твое знамя не опередило моего". С этим король, предложив руку Ее Величеству королеве, удалился на покой.
Глава III. Святой Георг за Англию
Покуда царственный Ричард и его двор пировали под стенами Шалю, осажденные терпели самые ужасные муки, какие только можно вообразить. Все запасы зерна и скота, даже лошади, ослы и собаки давно уже были съедены; недаром Вамба говорил, что верные мечи не подвели бы осажденных, но у них подвело живот. Когда защитники Шалю выходили на стены отбивать штурмы Ричардова войска, они походили на скелеты в доспехах; руки их до того ослабли, что едва могли натянуть тетиву или сбросить камень на головы королевских солдат. Граф Шалю, человек гигантского роста, в бою не уступавший самому Ричарду Плантагенету, с трудом поднимал свой боевой топор в тот последний день, когда сэр Уилфрид Айвенго поразил его прямо в... Но не будем предвосхищать события.
Что мешает мне описать муки голода, терзавшие графа (наделенного изрядным аппетитом), а также его героических сыновей и весь гарнизон замка? Ничто; разве лишь то обстоятельство, что это уже сделал Данте в известной истории графа Уголино, - так что мои старания могут показаться подражательными. Если бы я был склонен смаковать ужасные подробности, отчего бы мне не рассказать вам, как голодающие бросали жребий и поедали друг друга; как графиня Шалю, на которую пал роковой жребий, нежно простилась с домашними, велела вскипятить в замковой кухне самый большой котел и приготовить лук, морковь, коренья, перец и соль, словом, все необходимое для французского супа; а когда все было готово, поцеловала детей, взобралась на кухонный табурет и прыгнула в котел, где и сварилась прямо как была, во фланелевом капоте. Поверьте, милые друзья, что я опускаю эти детали не по недостатку воображения и не потому, что не способен изображать ужасное и возвышенное. Я мог бы угостить вас описаниями, которые отравили бы вам обед и ночной покой и заставили бы ваши волосы встать дыбом. Но к чему терзать вас? Вообразите себе сами все муки и ужасы, какие возможны в осажденном и голодающем замке; вообразите чувства людей, которые так же не ждут от врага пощады, как если б они были мирными жителями Венгрии, схваченными по приказу Его Величества австрийского императора; а теперь вернемся на крепостные стены и приготовимся еще раз отразить атаку грозного Ричарда и его войска.
Двадцать восьмого марта 1199 года славный король, после обильного завтрака, приказал трубачам трубить и двинулся с войском на приступ. Артур де Пенденнис нес его знамя; Уилфрид Айвенго сражался по правую руку от короля. Молине, епископ Буллоксмитский, ради такого случая снял митру, отложил епископский посох и, невзирая на свою толщину, храбро устремился на стену, пыхтя, изрыгая проклятия и военные кличи и размахивая тяжеленной железной дубинкой, которой он нанес врагу немалый урон. Роджер де Вспинунож был вынужден следовать за королем, но старался держаться позади своего повелителя, прячась за его большой треугольный щит. Короля сопровождало немало знатных лордов, несших осадные лестницы. Когда лестницы приставили к стенам, в воздухе потемнело от тучи стрел, которые французские лучники пустили в осаждающих; а также от камней, кастрюль, сапожных колодок, комодов, посуды, зонтиков, петард, ядер, стрел и других снарядов, которые гарнизон с мужеством отчаяния сбрасывал на неприятеля. Королю досталось прямо по лбу медным совком для угля; а на его шлем обрушили шкаф красного дерева, которым впору было свалить быка; тут бы и конец королю, если б Айвенго ловким движением не отбросил шкаф. И все же они продвигались вперед, а воины вокруг них падали, точно трава под косою жнеца.
Невзирая на смертоносный град, лестницы удалось приставить; первыми, разумеется, на них ступили король и Айвенго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21