– И, пожалуй, по дюжине сигнальных и зажигательных.
На дно мешка легла бухта тонкой веревки, сверху – непромокаемый футляр со снадобьями на острые случаи: зелья в плотно укупоренных склянках, травы и порошки в полотняных мешочках, все проверенное орденским лекарем и городским заклинателем, благословленное светлыми отцами. Дай-то Господь, чтоб не пришлось воспользоваться… Одежда в запас, кошелек Дика, наговоренные болты – простые и посеребрённые. Плащ и одеяло пойдут отдельным тороком. Еда? Разве что немного сухарей на крайний случай: в это время года раздобыть провиант в дороге проще, чем тащить с собой. А вот овса набрать надо; впрочем, это уж забота конюха.
Когда Дик принес запас болтов, Барти задумчиво разглядывал два плотно набитых чересседельных мешка. Вздохнул:
– Не то я постарел, не то жирком подернулся – сколько уж дальше Корварены не ездил? А тут – невесть куда, да с такой спутницей. Никак мысли не соберу.
– Главное, не забудь, что можешь вызвать помощь, – с непривычной серьезностью напомнил сэр Дик. – Чует мое сердце: эта сумасбродка рано или поздно влипнет так, что сам не вытащишь. Хотел бы я знать, чего ей дома не сиделось!
Барти перекинул мешки через плечо, подхватил туго скатанный торок:
– Пора… ну, Дик, бывай!
– Удачи.
На серьезные дела провожать не принято: дурная примета. Пока Барти сбегал вниз по лестнице, Дик стоял, прислонясь к косяку. И лишь дождавшись хлопка двери, медленно спустился следом. Его очередь заступать на дежурство. Жаль. Дик предпочел бы напиться.
Между тем Барти выкинул из головы и неудачный разговор с девчонкой, и не слишком веселые проводы. Что прошло, того не изменишь, пришла пора думать о будущем. А будущее представлялось рыцарю отнюдь не безоблачным.
Беспокоило полное незнание планов Марианы. А пуще того – ее снаряжения. Обидно будет, если у девицы не окажется с собой чего-то необходимого.
И скребло назойливое ощущение – что-то забыл.
Пока седлал Храпа, еще раз перебрал в уме содержимое мешков и тороков – вроде всё по местам и даже с излишком. Видно, долгий путь с неизвестностью вместо цели так спутал мысли.
Мариана ждала поодаль, словно намекая: поторопись. Барти окинул девушку и ее лошадку оценивающим взглядом – и сквозь зубы помянул Нечистого. Кобыла, конечно, хороша: сухощавая, изящная, наверняка нервная, таких разводят на южном побережье, в них заметна примесь благородных ханджарских кровей. Южаки великолепны для прогулок, состязаний, для боя, наконец. Но оскорблять такую поклажей?! В долгий путь куда разумнее отправляться на чистокровном таргальском коне, пусть не таком красивом, зато выносливом. А впрочем, у девчонки лишь две полупустые сумы да плащ у седла свернут. И плащ-то кобыле под стать: нарядный, из дорогого сукна, но вряд ли способный укрыть от дождя и холодного ветра.
Да уж, так собравшись, только на подвиги и отправляться!
Девушка заметила интерес спутника, сердито вздернула подбородок и развернула Пенку. «Нечего пялиться!» – внятно сказали нежеланному спутнику ее напряженная спина и развернутые до предела плечи. Ну что ж. После поговорим.
По себастийским улочкам разумней ехать след в след. Цокают по брусчатке копыта, плывут назад белые стены домов, забранные ставнями от непогоды окна, островерхие черепичные крыши. Ветер толкает в спину, и обгоняют неторопливого всадника сорванные с лип и тополей листья… Барти отпустил Мариану вперед, задумался: откуда же нехорошее чувство? Да, девица не готова к путешествию, ну так что ж? Впервой ли? Или всему виной хмурые предштормовые сумерки? Словно и небо рассердилось на глупую девчонку. И колокола… Старая себастийская традиция: когда надвигается шторм – время помолиться о тех, кто в пути, о плавающих и путешествующих. Разрывая в клочья шум листвы и гул прибоя, плывет над Себастой звон колоколов, и кажется – они плачут. Не по ним ли с Марианой?

2. Мариана, девица из благородной семьи

Мариане тоже казалось, что колокола плачут этим вечером. Колокола, чудо Себасты Приморской! Плачут вместе с нею, Марианой, дочерью рыцаря, внучкой полкового знаменосца, правнучкой военного коменданта Южной Миссии… благородные предки простят, они видят сверху, из Света Господнего: не из придури пришла их наследница проситься в себастийский отряд… плачут, потому что утешить ее никому не по силам. Но разделенный плач – уже благо. И черное отчаяние, камнем лежавшее на душе после разговора с надменными рыцарями, уходило. Таяло. Сменялось самой обыкновенной грустью.
По крайней мере, ей не в чем себя упрекнуть. Она нашла в себе мужество сделать единственное, что могло спасти ее! А неудача – не то, чего можно стыдиться. Постыдно лишь бездействие.
Стыдно сдаться. А она погибнет, сражаясь, как и подобает дочери благородных предков. Мариана зло прикусила губу: дочери благородных предков не пристало хныкать и жалеть себя. Слишком она разнюнилась из-за зубоскалистых «шавок». Это даже хорошо, что с ней сэр Бартоломью. Он не соврет, не посмеет соврать! Он подтвердит перед рыцарями ее деяние – или расскажет, как она погибла. В любом случае она не услышит больше тявканья этих «вымоченных прибоем волков». Они не посмеют тявкать.
Смолкли колокола, и Себасту окутала умиротворенная тишина. Время для отдыха. Время для вечерних посиделок с разговорами под орешки и тыквенные семечки, для захватывающих историй, от которых ледяные мурашки бегут по спине… совсем не для того, чтобы отправляться куда глаза глядят на поиски этих самых историй. Ничего… Мариана гордо вздернула подбородок и поторопила Пенку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15