Но муж был подвержен припадкам депрессии и во время одного из них в прошедшем году покончил с собой. Для неё, – а ещё более для её детей, – эта история оказалась очень печальной и болезненной. Семья жила вблизи Амхёрста и была связана со многими духовными сообществами этого района. Они учились у тибетцев и у суфиев; а после самоубийства вся сеть духовных организаций пришла на помощь семье. В течение многих недель ежедневно друзья приходили готовить еду, нянчить детей, утешить и поддержать. Многое из этой помощи включало духовные церемонии для семьи и умершего отца.
Как-то к Джин пришёл в возбуждённом состоянии близкий друг по тибетскому сообществу; он сказал: «Все эти сорок дней я совершал тибетские моления и проводил визуализации для мёртвых; и вот прошлой ночью я увидел его. Ваш муж прекрасно себя чувствует. Видение было столь ясным. Он вступал в бардо света Западной Обители с бодхисаттвой Амитабхой. Я мог ощутить это так явственно. Всё прекрасно». Джин это сообщение сильно воодушевило. Однако через несколько дней она встретилась в городе с приятелем из местного мистического христианского общества, где она также занималась практикой. Тот подошёл к ней и с воодушевлением сказал: «У него всё хорошо. Я видел его. Это глубокое видение было у меня прошлой ночью во время молитвы при медитации; его окружал белым свет в небесах вознесшихся мастеров». Джин была слегка потрясена и смущена, услышав этот комментарий.
Идя домой, она решила зайти к своему старому и уважаемому учителю, мастеру-суфию. Прежде чем она смогла объяснить свою дилемму, он объявил ей: «Знаете, ваш муж прекрасно себя чувствует; он уже вошёл в утробу матери и родится в женском теле у родителей, которые живут вблизи Вашингтона, в округе Колумбии. В своей медитации я следовал за его сознанием». Смущённая и растерянная, стараясь разобраться, где же правда, она пришла ко мне.
Я попросил её тщательно подумать о том, что она действительно знает сама. Если бы она отставила в сторону тибетские учения, учение суфиев и христианские мистические учения и вгляделась в собственное существо и сердце, что она уже знала? Что было таким несомненным, что если бы даже Будда и Христос сидели в этой же комнате и говорили: «Нет, это не так!», – она могла бы посмотреть им прямо в глаза и сказать: «Нет, так!»? Я просил её отбросить все философии и верования, карты прошлых и будущих жизней и прочего; я напомнил ей о том, что её знание может быть очень простым. Наконец, успокоившись, она сказала: «Я знаю, что всё меняется – и не более того. Всё рождённое умирает, всё в жизни находится в процессе изменений». Тогда я попросил её, – если сказанное окажется недостаточным, – сможет ли она полно и честно жить своей жизнью, исходя из этой простой истины, не держась за то, от чего неизбежно необходимо освободиться. Может быть, этого простого понимания будет достаточно для того, чтобы жить мудрой и духовной жизнью.
То, о чём я просил Джин, – отставить в сторону все учения, которые она слышала, и подумать о том, что она сама по-настоящему знает, – это задача, которую должны решить мы все. Часто вещи, которые мы знаем, очень просты; и всё же в этой простоте, которую корейский мастер дзэн Сеунг Саан называл умом «Я не знаю», мы можем ощутить живой дух. Мы можем почувствовать тайну рождения в этом теле, тайну присутствия здесь ради красок и звуков этого танца. В такой простоте обновляется и завершается нечто, в действительности уже завершённое. То, что прекрасно, может выказать себя в своём безмолвии. Элизабет Кюблер-Росс пишет о том, как найти это в момент смерти. Те, кто обладают силой и любовью, чтобы сидеть с умирающим человеком в безмолвии, выходящем за пределы слов, узнают, что этот момент не бывает ни пугающим, ни болезненным, а оказывается мирным прекращением функционирования тела. Наблюдение за мирной смертью может напомнить нам о мире, находимом при виде падающей звезды.
Каким-то образом в момент признания того факта, что всё изменяется, Джин снова нашла свой путь. Религия и философия имеют свою ценность, но в конце концов всё, что мы можем сделать, – это открыться для тайны и жить, следуя пути с сердцем, – не идеалистически, не без трудностей, не так, как жил какой-нибудь будда, – в самой гуще человечности своей жизни на земле. Стоит спросить себя: что мы можем увидеть и узнать сами для себя? Разве эти простые истины недостаточны? Я задавал этот вопрос во многих группах медитации, и обычно люди отвечали простыми истинами, вроде: «Какого бы взгляда или мнения я ни придерживался, я понимаю, что существует и какое-то другое мнение», или: «В этом мире есть день и ночь, свет и тьма, удовольствие и боль; он состоит из противоположностей», или: «Когда я привязан, я страдаю», или: «Любовь – вот что действительно принесло мне счастье в этой жизни».
Наше освобождение и наше счастье возникают из глубокого познания, и не важно, что против этого скажет кто-то другой. Наша духовная жизнь становится непоколебимой только тогда, когда мы связаны со своим собственным постижением истины.
Нынешнее время имеет некоторые параллели с духовным климатом древней Индии. Исторические данные времени Будды сообщают о многих других учителях, истинах, мудрецах и мастерах, предлагавших многообразные виды духовной практики. И точно так же, как это происходит в наши дни, люди во время Будды после встреч со многими из этих мастеров испытывали недоумение. Одно из самых известных поучений в жизни Будды дано им в деревне каламов. После того, как жители деревни приняли у себя разных мастеров, преподававших противоречивые учения, они почувствовали смущение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159