Не помня себя, он катился по траве. Когда же попробовал подняться на четвереньки, его шею, щеку оцарапали чьи-то когти.
– Пощады!
Когти оказались колючками шиповника, под чьи кусты закатился Съем Всё. Взвыв, он продрался сквозь них и увидел на земле белые головы мертвецов. Волосы у него встали дыбом. Головы скалились и беззвучно хохотали. Это были безобидные грибы дождевики.
– Пощадите, – поднявшись, Съем Всё моляще вытягивал руки. В ужасе, что на него набросятся сзади или сбоку, он кружился на месте. В голове у него путалось: – Тону! Пощады! Наводнение!
Мало-помалу он стал перемещаться в сторону, обогнул шарообразные грибы и понёсся не разбирая дороги. Нескоро ему удалось выбраться из Тиргартена. А потом он долго не мог найти своё жильё, хоть и пробегал возле самого дома.

Строгость короля

Кран и Шланг принимали поздравления от всех, кто радовался, что гостиница спасена. Сколько разговоров, сколько веселья было! Но и слёз – тоже. Мышь с помощью Зажигалки извлекла из мокрой травы своего друга, который выскользнул на свободу, но пострадал от воды. По Тиргартену разнеслась весть: тот, благодаря кому провалился замысел врага, умирает. Впервые услышавшие о приборе принимались плакать. Например, Улитка.
Прибор принесли в гостиницу и, перед тем как уложить беднягу в постель, обтёрли полотенцами. У него до предела поднялась температура, он бредил, издавая шуршащий звук: «Опасность близка!» Его лихорадило, бросало в пот: насквозь мокрые простыни непрестанно меняли.
На другой день госпожа Розенблюм, которой, конечно, обо всём рассказали, купила новую батарейку для больного. Ему сразу же полегчало, температура снизилась. Он лежал в постели, приглядываясь к тем, кто за ним ухаживал, и всё никак не мог поверить, что спасся от хозяина.
Друг Мыши уже стал и другом Зажигалки, Шашлыка, Котлетки, Булочки. Другом Лиса, разумеется, – тоже. И Сороки. Всегда кто-нибудь сидел у кровати и старался развлечь больного новостями.
Ему рассказывали о бронзовой Амазонке на коне. Казалось, она скакала к Пруду Золотых Рыбок и вдруг замерла неподалёку, окружённая обширным цветником. У женщины-воина – подобающая ей атлетическая фигура, в руке – секира с двумя полукруглыми лезвиями. Всадница сурова видом, но давным-давно известно, как щедра она к гостям на её праздниках.
Амазонка любит их устраивать ничуть не меньше королевы Луизы, которая ещё ни разу не приняла приглашение. Её величество не скрывает, что не прочь бы побывать на празднестве. С нею охотно отправился бы юный принц Вильгельм, чья статуя несказанно украшает островок, расположенный подле Острова Луизы.
Однако желания королевы и принца разбиваются о волю его величества. Памятник Фридриху Вильгельму III возвышается по другую сторону озера, лицо стоящего на внушительном постаменте короля обращено к королеве.
По его мнению, немыслимо, чтобы члены его семьи удостаивали своим посещением особу, «одетую, – говорил он, – столь легко и кое-как». Обычно он добавлял: «Ради неё одеваться час, когда она вмиг накинет одеяние, короче и проще которого ничего нет?»
И всё же Амазонка опять послала приглашение королевской семье: срок очередного празднества приближался. От придворных просочился слух: король, строгий по-прежнему, запрета не отменит. Об этом Тиргартен судачил весь вчерашний день, а сегодня Сорока принесла весть лежащему в постели больному: королева Луиза, как увидели по её лицу ранним утром, огорчена.
Огорчена, вне сомнений, и Амазонка, хотя по замкнутому лицу женщины-воина это очень непросто заметить.
Трэкер не успел огорчиться в свою очередь, как Сорока, глядя на него зорким взглядом, сообщила:
– Есть повеселее новость. Твой хозяин снова пришёл в Тиргартен и кому только не улыбается!
Больной тотчас ощутил жар, пожаловался на ломоту во всём теле и на приступ удушья. Сорока стала его успокаивать:
– Он не пойдёт сюда скандалить. Разве лишь ночью тихонько подберётся. Не больно-то и страшно. Все говорят – он переменился.

Съем Всё идёт к Амазонке

Как ни напугали его в злосчастное утро, он подумал: «В какой раз кончается тем, что переодеваюсь в сухое. И ничего, не погиб». Страхи не оставляли браконьера, но он отлично знал: если не замышляешь зла, ничего тебе не сделают в Тиргартене.
Съем Всё дома посмотрел в зеркало и поведал своему отражению:
– Я отправлюсь туда с приветом в каждой руке и на губах!
Войдя в парк там, где начинается аллея под названием Бременская Дорога, он догнал госпожу Розенблюм. У неё брови поползли ввысь от изумления, когда детина, отнюдь не мрачный, как прежде, поздоровался с нею любезнее, чем сама любезность.
Затем, словно дама была ещё недостаточно потрясена, он похвалил её новую шляпку.
Но на том не кончилось. Непохожий на себя тип с виноватой улыбкой пролепетал:
– Нельзя ли мне покормить птиц вместе с вами? Если я один буду бросать им корм, они к нему не прикоснутся.
«Я вижу чудесный сон!» – говорила себе пожилая дама.
Детина стоял рядом с ней, держа в руке пакетик с овсяными хлопьями и дроблёными орехами и покидывая корм слетавшимся зябликам, малиновкам, синицам. «Он делает это первый раз в жизни», – думала госпожа Розенблюм и, конечно, не ошибалась.
Позже Съем Всё вышел к озеру и пожелал приятного отдыха Черепахе, которая взобралась подремать на упавшее в воду дерево.
Из-за покрытого зеленью мыса выплыл корабль Белки – Съем Всё приветственно помахал рукой пассажирам и команде.
За ним неусыпно наблюдала Сорока и, как потом рассказала хитрая птица, она решила его проверить. Слетав за осколком зеркала, она села на ветвь и стала пускать солнечный зайчик в глаза детине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30