— Сам что мне говорил? Давай, становись в уголок, я тебя прикрою. Кто ж знал, что эта статуя живой окажется?
— Да не была она живой, — грустно вздыхая, ответил Фемистоклюс. — Пока ты на нее не… Короче, сделать подобное НА ОЛИМПЕ… Такое могло прийти в голову лишь законченному психу.
— От психа слышу.
— Ах ты…
Но подраться греки не успели, так как невдалеке раздались тяжелые размеренные шаги. Фемистоклюс на цыпочках прокрался в конец коридора и, затравленно выглянув из-за угла, успел заметить удаляющуюся спину мраморного исполина.
— Ну что там? — горячечно прошептал Алкидий над самым ухом рыжебородого.
— Да статуя бродит, нас ищет.
— Сатир ее побери! — с чувством выругался Алкидий.
— Сатир тебя побери, — поправил приятеля Фемистоклюс. — Ох, попортит нам каменный Арес кровушку, ох и попортит, попомни мои слова. Такие обиды не забываются…
— Я вот чего не могу понять… — остановившись посередине некогда роскошного, а ныне покрытого пылью пиршественного зала, внезапно проговорил Фемистоклюс.
— Ну-ну… — Алкидий вопросительно посмотрел на друга.
— Почему я, после того как выпил амброзии, сильно изменился, а ты нет?
Алкидий безразлично пожал плечами.
— Нет, братец, погоди, не уходи от ответа. Может быть, ты что-то скрываешь?
— Да ничего я от тебя не скрываю.
— А все-таки?
— Ну… — парень задумался, — пожалуй, после того как я ее выпил, мне совсем не хочется есть.
— А еще?
— И в туалет не хочется.
— Еще?
— Да вроде все. — Алкидий развел руками.
— Не может быть?!!
— Может.
“Что-то здесь не так, — подумал Фемистоклюс, — недаром он что-то скрывает, сатирово отродье, ох недаром”.
— Похоже, мы ходим по кругу, — мрачно сообщил Алкидий, когда они в седьмой раз оказались в пустующем тронном зале Олимпа.
— Нет-нет, все правильно, — пробубнил себе под нос Фемистоклюс. — Просто мы шли все время налево, а теперь пойдем направо.
Пошли направо сквозь практически ничем не отличавшиеся коридоры, ну разве что статуи в них были разные.
— Так, ну а это кто? — Фемистоклюс остановился у абсолютно незнакомой ему мраморной статуи.
Греки присмотрелись. Высокий пожилой мужчина был облачен в ниспадающую до пят накидку, закрепленную на плече большой круглой фибулой На голове незнакомца был надет или, правильнее сказать, был сделан лавровый венок. В правой руке статуя держала дощечку для письма, а в левой что-то вроде птичьего пера.
— А перо-то зачем? — удивился Алкидий.
У подножия скульптуры находилась пояснительная надпись. Фемистоклюс наклонился, чтобы получше ее рассмотреть.
— Написано по-гречески, — сообщил он приятелю, с тревогой поглядывавшему в конец коридора.
— Ну так прочитай, — раздраженно бросил Алкидий, не желавший долго оставаться на одном месте.
— Н. А. Кун, — прочел Фемистоклюс, и его рыжие брови медленно поползли на лоб. — С уважением от всех участников проекта “Олимп”.
— И что это значит? — спросил Алкидий.
— А сатир его знает, идем дальше…
Все-таки они поступили весьма мудро, свернув направо. Коридор менялся на глазах. Стало значительно светлее Статуи вместе с нишами куда-то исчезли, а вместо них появились закрытые двери. На некоторых даже имелись надписи, но, к сожалению, на неизвестном грекам языке. Однако вскоре смертные наткнулись на дверь с греческой надписью.
— МОЙРЫ, — вслух прочел Алкидий, с ужасом глядя, как Фемистоклюс тянет дверь на себя
— Да ты что?
— Т-с-с-с… тихо.
За дверью оказалось просторное помещение, сплошь залитое светом. В центре у огромного, мерцавшего разноцветными огнями куба восседали на необычной форме ложах три хорошенькие девушки: блондинка, брюнетка и рыженькая. Одеты девушки были очень странно: в нечто серебристое, туго обтягивавшее их стройные фигурки.
Мойры сидели к вошедшим грекам спинами и весело о чем-то щебетали, приглушенно хихикая.
— Гляди, это Клото, — прошептал Фемистоклюс, указывая на блондинку, сидевшую рядом со светящимся овалом, по которому тянулись изломанные линии чьих-то жизней. — Она прядет жизненную нить человека, определяя срок его бытия.
Клото звонко рассмеялась, и греки непроизвольно вздрогнули. Стоит одной из девушек обернуться и…
Думать о том, что будет затем, не хотелось.
— Рыжая — это Лахесис, — продолжал Фемистоклюс. — Она не глядя вынимает жребий, который выпадает человеку в жизни.
Беседуя с подругами, Лахесис небрежно подбрасывала на ладони светящуюся круглую монету, и если бы греки могли подойти ближе, то они бы увидели, что на одной стороне монеты был изображен улыбающийся Танат, а на другой веселящийся Дионис. (Символично, не правда ли? — Авт.)
— Ну а черная? — хрипло спросил Алкидий. Фемистоклюс дернулся, так как ему показалось, что приятель говорит непростительно громко. Но все обошлось.
— Черную зовут Атропа, — немного погодя ответил он. — Все, что предназначили в жизни человеку ее сестры, она заносит в свиток, а что занесено в свиток судьбы, то неизбежно.
Никакого свитка в руках Атропы греки не увидели. Девушка сидела у такого же светящегося овала, как и Клото. Овал мерцал белым, и по нему неспешно бежали черные буквы, подчиняясь тонким пальчикам богини, порхавшим над узким столиком с множеством выпуклостей.
Фемистоклюсу так страстно захотелось узнать, о чем говорят девушки, что он, презрев опасность и перекошенную физиономию приятеля, решил подобраться к мойрам ближе. Поступок был рискованным, но тем не менее он себя оправдал, хотя грек все равно ничего не понял.
— Ох уж мне этот отчет, — недовольно проговорила Атропа. — У меня уже глаза от монитора слезятся, вон даже тушь потекла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87