Во второй канцоне фантазия поэта привела в движение Каменную Даму, как бы застывшую в секстинах. Она преследует влюбленного, как прекрасные воительницы в поэме Ариосто.
Пусть так моя сурова будет речь,
Как той поступки, что в броню одета.
Не жду ее привета,
Окаменит она, оледенит.
Как мантия, спадает яшма с плеч
Мадонны Каменной в сиянье света.
Стрела из арбалета
Нагую грудь ее не поразит.
Ее удары сокрушают щит,
И ломки беглецов смятенных латы.
Ее мечи — крылаты;
Нас настигая, рушат все препоны —
Я от нее не знаю обороны.
На помощь жестокой даме спешит Амор. Образ бога любви — победителя, не знающего милости, — так ярок, что персонификация становится психологической реальностью. Такое преображение — одна из особенностей гениальной поэзии Данте. В наши дни все аллегории некогда знаменитого старофранцузского «Романа о розе» возбуждают лишь антикварный интерес. Аллегорические образы Данте, таящие в себе глубоко пережитые чувства, по сей день пленяют воображение.
Амор заносит меч, им поразил
Он некогда несчастную Дидону,
Ступил, не внемля стону,
На грудь мою; напрасно я взываю
О милости, я милости не чаю.
Занес десницу надо мной злодей
И, ослабевшему от пораженья,
На землю без движенья
Поверженному, дерзостно грозит.
Напрасен крик, неслышный для людей.
Вот кровь моя, отхлынув от волненья,
Амора вняв веленья,
Стремится к сердцу, и лицо горит,
И вновь бледнеет. Под руку разит,
И слева чувствую живую муку.
Коль вновь подымет руку,
Меня постигнет тягостная кара
И встречу смерть до смертного удара.
Переходя от аллегорического изображения Пьетры-воительницы, поражающей влюбленных, к прямому языку необузданной страсти, Данте восклицает:
Зачем она не воет,
Как я из-за нее в моем аду?
Снижая стиль канцоны, Данте прибегает и к такому сравнению:
Нет, я не милосерден, не учтив,—
Играть я буду, как медведь, ликуя…
Стили смешиваются: Данте позволяет себе все, что считает необходимым для поэтической выразительности. Вскоре он преодолеет любовь к Мадонне Пьетре, но не забудет новые возможности поэтического языка, им открытые, и использует их в «Божественной Комедии».
В итальянской поэзии прозвучал в строфах второй «каменной канцоны» голос страсти, неидеализированной и неприкрытой. Песнь торжествующей любви может показаться нежданной читателю, привыкшему к суровому и торжественному стиху Данте (и не замечающему «вольностей» его стиля в его поэме). Автор «Божественной Комедии» вмещал в себе все чувства человеческой души, подобно Гомеру и Шекспиру. Данте так завершает последнюю канцону о Мадонне Пьетре:
На кудри золотые,
Амором завитые
Мне на погибель, наложил бы руку
И стал бы мил, мою смиряя муку.
О, если б, косы пышные схватив,
Те, что меня измучили, бичуя,
Услышать, скорбь врачуя,
И утренней и поздней мессы звон!
Нет, я не милосерден, не учтив,—
Играть я буду, как медведь, ликуя.
Стократно отомщу я
Амору за бессильный муки стон.
Пусть взор мой будет долго погружен
В ее глаза, где искры возникают,
Что сердце мне сжигают.
Тогда, за равнодушие отмщенный,
Я все прощу, любовью примиренный.
Прямым путем иди, канцона, к даме.
Таит она, не зная, как я стражду,
Все, что так страстно жажду.
Пронзи ей грудь певучею стрелою —
Всегда прославлен мститель похвалою.
«Каменные канцоны» объясняют нам, почему Данте, увидя муки Франчески да Римини во втором круге ада, со слезами сострадания внимал повести возлюбленной Паоло, и упал без сознания — «как падает мертвец». Если бы не покровительство Беатриче, он был бы осужден на те же муки.
В апреле 1306 года после долгой осады маркиз Мороэлло Маласпина взял Пистойю. Черные гвельфы смогли вернуться на родину, среди них был Чино да Пистойя. Нам не известно, где между 1304 и 1306 годами Данте мог встретиться с другом своих студенческих лет. Быть может, они не виделись, но лишь возобновили переписку в стихах и прозе. Маркиз Мороэлло был покровителем поэта и правоведа из Пистойи. Очевидно, Чино не ужился у себя на родине и направился в Луниджану, так же как и Данте. Не исключено, что именно он рекомендовал маркизу Мороэлло своего друга Данте. Поэты встретились в замке Мороэлло или же Франческино. Что же касается политических убеждений Чино, то они эволюционировали, так же как и убеждения его покровителя, и в 1310—1311 годах вместе с маркизом Мороэлло Чино приветствовал императора Генриха VII. Таким образом, Данте, Чино и Мороэлло Маласпина были не только литературными друзьями, но стали политическими единомышленниками. Чино обратился к маркизу Мороэлло с сонетом, который начинается:
Я минерал мечтал найти златой,
Ценимый добродетелью высоко,
Но умираю, мучаясь жестоко,
Затем, что в сердце шип вонзился злой.
Заметим, что злой шип (спина — Мала — спина) — игра слов, такая же как у Данте в стихах о Каменной Даме. Чино просит маркиза переплавить в золото жестокий камень, ибо он может заставить и мрамор лить слезы. Заметим опять те же метафоры, что и у Данте: скалы, камни. Данте ответил своему другу от имени Мороэлло Маласпина:
Достойны вы сокровища любого —
Столь чисто голос ваш всегда звучал,
Но кто в проводники неверность взял,
Сокровища не сыщет никакого.
Мороэлло так же изранен шипом, но нашел, наконец, волшебный минерал, который помог ему излечить его рану. Обращаясь к неверному Чино, часто менявшему своих возлюбленных, Данте от имени маркиза говорит, что он перестал бы сомневаться в искренности Чино, если бы увидел на его глазах правдивые слезы. Чино в сонете признается Данте, что в своем изгнании он действительно всюду искал утешения у прекрасных дам:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113