Многих пришедших сегодня в храм женщин он не знал, но чувствовал: почти все они здесь!

* * *
В этот день поступления в храмовую кассу были невероятны. Отец Василий молча выслушал внеочередной отчет радостно запыхавшейся Тамары Николаевны и только устало кивнул. Он знал, что в ближайшие несколько дней денег соберется столько, сколько никто и в мыслях не держал. Свечи, молебны, а то и, не приведи господь, отпевания. Ковалев обеспечил его работой надолго! И от этого понимания мелкие волоски на спине и руках отца Василия становились дыбом.
А буквально этим же вечером все, сказанное Алексием, стопроцентно подтвердилось. Весь Усть-Кудеяр говорил о том, что начальник местной милиции наконец-то перестал жевать сопли и объявил войну преступности. Но, надо сказать, люди к этой новости относились по-разному. Мелкие предприниматели, лоточники и владельцы лавок и магазинов только недоверчиво ухмылялись. Эта многоопытная, битая-перебитая публика знала цену административным потугам и абсолютно не верила, что милицейская кампания надолго.
– Вот увидите, – махали руками они, – не пройдет и месяца, и все пойдет по-старому. И будем мы платить, как и прежде платили! Плетью обуха не перешибешь.
Как ни странно, куда оптимистичнее смотрели на события последних суток социальные «низы». Пенсионеры да безработные искренне надеялись, что до местной власти наконец-то дошло, что дальше так жить нельзя и надо поддерживать генеральную линию президента по наведению порядка в стране.
– Правильно Павел Александрович поступил! – горячо встревали они в любую дискуссию. – Давно пора! Вы посмотрите, что делается, по улице спокойно не пройдешь из-за хулиганья! А еще лучше, постреляли бы всех этих сволочей, хоть дышать стало бы легче!
Понятное дело, тех, кого ковалевская инициатива коснулась ближе всех – родственников и друзей задержанных, – никто особенно ни о чем не спрашивал. Люди прятали от них глаза и старались побыстрее прошмыгнуть мимо. Ни сочувствовать пострадавшим, ни злорадствовать над бедой никто не хотел. Может быть, потому, что сказывалась историческая память и каждый знал, что закон в России гибок, аки кнут. Сегодня возьмут за жабры кого следует, а завтра – кого захочется…

* * *
Отец Василий прикладывал все усилия к тому, чтобы праздник Преображения Господня вошел в сердца прихожан как светлое и торжественное событие, но с собой справиться так и не сумел. И к десяти вечера позвонил-таки Косте прямо в больницу.
– Мишаня?! – удивился главврач. – Не жда-ал! Чем порадуешь?
– Нечем мне тебя порадовать, Константин, – признался священник. – Ты сегодня как, не посидишь со мной вечерок?
– Ну вот, а ты говоришь, радовать нечем! – засмеялся товарищ. – В кои-то веки сам посидеть предложил! Это надо отметить. Мне как раз, – Костя перешел на шепот, – новая партия спирта подошла.
Отец Василий не смог удержаться от улыбки. Костя развелся со своей скандальной и неспокойной «половиной» лет, наверное, пяток назад и с тех пор вел беззаботную жизнь зрелого и во всех отношениях свободного мужчины. Сидел на работе до часу-двух ночи, по выходным пропадал на рыбалке, порой водил женщин. Ну и, конечно, позволял себе выпить, когда хотел и сколько хотел. Как он еще до сих пор не спился, оставалось для отца Василия совершенной загадкой.
– Когда тебя ждать? – напомнил о себе Костя. – Хотя бы к двенадцати будешь?
– Буду.
– Ну и работка у тебя! – цокнул языком главврач. – Похлеще, чем у меня будет.
Отец Василий положил телефонную трубку и запустил пальцы в бороду. На сегодня дел оставалось совсем немного, но его силы, когда-то, казалось, безграничные, были на исходе.

* * *
Лишь к половине двенадцатого ночи он вышел из храма и пешком пошел в районную больницу. Она была совсем рядом, буквально несколько кварталов по узким, заросшим старыми вязами улочкам. Света в только что отремонтированном третьем корпусе больницы не было, и лишь на втором этаже, там, где облюбовал себе кабинет главный врач, ярко светились три огромных окна. Отец Василий прошел по больничной аллее, открыл высокую дубовую дверь и поднялся по лестнице. В Костином кабинете было светло и шумно.
– Не-е, Костя, ты меня не так понял! – с еле заметным восточным акцентом убеждал кто-то главного врача.
Отец Василий предупредительно постучал в открытую настежь дверь приемной и вошел. Костя сидел за столом с неизвестным седым мужчиной в сером больничном халате и как раз в этот момент разливал содержимое маленького графинчика по рюмкам.
– Ми-ша-аня! – радостно раскинул он руки в стороны. – Заходи, дорогой ты мой друг! Заходи, родной! Знакомься, это Марат. Марат, знакомься, это Миша… ик!… то есть отец Василий, батюшка наш незаменимый.
Священник вгляделся. Где-то он этого немолодого мужчину с совершенно седой шевелюрой и острым внимательным взглядом уже видел.
– Тохтаров, – приподнялся со стула седой и протянул руку для пожатия.
И тогда отец Василий вспомнил! Они частенько встречались в коридорах власти и, хотя официально не знакомились, узнавали один другого и пусть кивком, но обменивались. Только там, в администрации да милиции, Тохтаров был одет в зеленый офицерский китель, а на плечах у него были погоны с большими майорскими звездами.
Костя достал третью рюмку и, даже не испрашивая разрешения, налил. Отец Василий выпил без капризов, сегодня он чувствовал, что это ему необходимо. Разговор продолжился, но он не слушал, а лишь молча отправлял в рот кусочки обильно посыпанной зеленью рыбы. И только услышав имя Парфена, священник встрепенулся.
– Я ему и говорю, – продолжил Тохтаров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17