Он подошел поближе и остановился рядом с кроватью.
Веки больного дрогнули, и он медленно открыл глаза. Не произнося ни слова, Осколов смотрел на стоящего перед ним Вадима. Этот беспомощный й горький взгляд, казалось, прожигал насквозь душу. Врач встал от приборов и, взяв стул, поставил его поближе к кровати. Он тихо, почти неслышно, прошептал на ухо Вадиму:
— В вашем распоряжении не более пяти минут, — и вышел из палаты.
Николай Владимирович заговорил глухо и медленно, с трудом произнося слова:
— Вадим, не знаю, почему я еще жив. Они погибли. Я ждал только тебя и не умирал. Прости меня, если я что-то сделал не так, но все время нашего с тобой знакомства я считал тебя моим вторым сыном. А сейчас остался только ты один.
Осколов, прикрыв глаза, замолчал, и Вадим почувствовал то, чего не знал в юности, — на глаза начали наворачиваться слезы. Было странно и непривычно чувствовать это, и только огромным усилием он смог остановить появление соленой влаги.
Николай Владимирович заговорил еле слышно:
— У меня в этом мире остались только ты и моя ненависть. Я просил отозвать тебя лишь для одного: те, кто совершил это, жить не должны. И это можешь сделать только ты. Любой другой не испытывает той же боли, что горит сейчас в тебе и во мне. Расследование смогут провести и другие, но покарать убийц они не решатся. Это не их горе и не их трагедия. Это наше семейное дело, наш с тобой крест, и мы должны внести его на Голгофу. Прошу, умоляю тебя дать мне слово, что мои дети и внучка будут отомщены. Тогда я смогу умереть спокойно...
Вадим, хотя и с трудом воспринимал услышанное, уже знал, что его ответ умирающему может быть только один, другого не дано. Преодолевая комок, застывший в горле, он с трудом выдавил из себя:
— Я клянусь, что люди, сделавшие это, умрут, — и сам поверил, что так оно и будет.
По лицу Николая Владимировича прошла едва заметная тень удовлетворения. Он, помолчав немного, сказал:
— У Панфилова я для тебя оставил конверт. В нем находятся некоторые инструкции, которые тебе будут необходимы для совершения того, что мы сегодня решили. После прочтения уничтожь эти бумаги. В них информация, которая будет обеспечением твоей работы. Я еще раз прошу тебя сделать это...
Неожиданно резко раздался писк приборов, к которым тянулись провода от Осколова. Его лицо исказила гримаса боли. В палату влетел толстый доктор. Он мельком глянул на экраны и замахал руками, выпроваживая посетителя. Вадим медленно пошел к двери, оглянувшись последний раз на неподвижное тело, распростертое на больничной кровати.
В приемной сидел один Панфилов. Старикова уже не было. Вадим вопросительно глянул на охранника:
— Николай Владимирович сказал, что ты должен мне передать конверт.
Ему показалось, что Паша вздохнул с облегчением, будто бы избавляясь от чего-то гнетущего. Конверта с собой у него не было, и они договорились, что сегодня вечером Панфилов привезет требуемое к Вадиму домой.
В четырнадцать тридцать звонок разбудил замки серой металлической двери на третьем этаже скромного пятиэтажного дома на Дмитровском шоссе. Молодой человек жестом пригласил Вадима войти и запер за ним запоры. Представления не требовалось, его уже ждали. В комнате за дверью с матовыми стеклами в низком кресле рядом с журнальным столиком сидел Станислав Сергеевич и внимательно просматривал тонкую папку с документами. Судя по скромной обстановке, это была одна из квартир, используемых для конфиденциальных встреч. Вадим знал, что таких мест по Москве немало, и сам бывал в них.
Стариков встал, подвинул Вадиму папку и сам отошел к окну. Документов было немного, часть была получена по факсимильной связи, поэтому качество их было неважное. Несколько официальных сообщений, перевод протоколов местной полиции и не очень ясные фотографии. Вадим внимательно просмотрел все материалы, но не обнаружил в них ничего нового. Свои чувства он спрятал и не проявлял никаких эмоций. Началась работа, которую необходимо выполнить, и она будет выполнена.
Вопросы были. Стариков отвечал на них как мог. Аналитики и следователи подняли обширный пласт информации по Сьерра-Марино и по субъектам произошедшего. Однако конкретики не было ни в чем, начиная от целей террористов, кончая отсутствием какой-либо информации об их национальной и прочей принадлежности и реальных фигурах, стоящих за ними. Финал — взрыв в доме, убийство заложников — не поддавался логике, тем более что деньги, предназначенные для выкупа, оставались на месте происшествия и практически все пришли в негодность. По их обгоревшим остаткам определили, что количество и номинал купюр соответствует сумме, заложенной в мешки перед операцией. Вывод напрашивался один: необходимо на месте разбираться во всех деталях произошедшего.
Станислав Сергеевич посвятил Вадима в план предстоящего расследования, составленный в общих чертах по типу сочинения на криминальную тему. Инструктаж по юридическим аспектам предстоящей деятельности провел молодой человек, встречавший гостя. Викинг впервые выезжал за границу практически легально. Единственное, что сделали, — изменили фамилию, правда, не очень сильно, оставив вполне родные имя и отчество. Так Беклемишев стал Веклищевым Вадимом Александровичем, работником следственного отдела Главного управления уголовного розыска, майором милиции. В звании его понизили — уже два года он носил погоны подполковника. Правда, эти самые погоны Вадим не видел на своих плечах еще с курсантских времен.
Был, правда, случай, когда Дед разъярился по поводу очередной вернувшейся группы — она разгромила два ресторана, райотдел милиции, пост ГАИ, угнала «Мерседес» депутата Госдумы с ним вместе и джип, укомплектованный его охраной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20