Президент, который вздумал бы сместить Ингрема, рисковал головой — безопаснее было иметь дело с тринитротолуолом.
— Да, Артур — это проблема, — проговорил президент. «Артур» — сказал он, и имя это упало, как тяжелый камень. Никогда он не называл его просто «Арт».
— Что ж, посмотрим, что он скажет завтра, — добавил президент.
Я поднялся, собираясь уходить, и тут президент сказал:
— Джин, может быть, вы поработаете сегодня подольше. Я бы хотел, чтобы вы посидели над черновиком моей речи по случаю Дня Труда. Меня не удовлетворяет первоначальный вариант.
— И меня, — сказал я. — Разумеется, я останусь. Мне тоже хочется приложить к этому руку.
Я был искренен. Составители речей, несколько бывших профессоров, питали пристрастие к элегантным фразам и абстрактным идеям. За ними надо было присматривать.
Вот почему я допоздна работал в ту ночь на втором этаже западного крыла, когда раздался телефонный звонок Сусанны, жены Стивена Грира.
2
Она вернулась в свой старый кирпичный дом на Бруксайд Драйв в Кенвуде около шести часов вечера. Поставила машину в гараж, обогнула дом, с удовлетворением отметив, что трава между плитами дорожки аккуратно подстрижена.
Торопиться было некуда. По четвергам Стив играл после работы в гольф. Сусанна Грир остановилась перед кирпичными ступенями лестницы и огляделась. После гнетущей дневной жары августовский вечер принес желанную прохладу, струйки ветра навевали тихую умиротворенность. Большой дом неизменно вызывал у нее это чувство: смесь уверенности и довольства, — успокаивал после мелочных дневных забот и обид. Он никогда не был мрачен, а теперь и подавно: свежая побелка ярко подчеркивала сочный цвет кирпичей.
Дом Гриров поднимался тремя уступами, как будто каждый новый этаж был позднейшей надстройкой. Впрочем, так оно и было на самом деле. Словно секции подзорной трубы, этажи выдвигались над живой изгородью, и широкое окно кабинета Стива сверкало в закатных лучах на самом верху сквозь листву большого дуба.
За спиной Сусанны вдоль изгиба подъездной дороги выстроились вишни. Дальше по травянистой лужайке змеился ручей, исчезая за вторым рядом вишневых деревьев. Весной Бруксайд Драйв одевался в пурпурно-розовый хрупкий наряд и становился похож на процессию невест. Но сейчас коричневая листва опадала на газоны. Яркими пятнами выделялись клумбы с циниями и ноготками по бокам от крыльца — эти цветы Сусанна специально высаживала к концу августа.
Она подумала, что дом во многом похож на Стива: очень удобный, но с виду не очень-то привлекательный, безалаберный, никогда как следует не прибранный. Право, Стив временами становился невыносим, но каждый раз, когда она начинала уставать от него или злиться, он вдруг придумывал нечто совершенно невероятное или очертя голову бросался в какую-нибудь новую авантюру, никак не связанную с его почтенной деятельностью вашингтонского юриста. Так, например, однажды он вдруг увлекся вместе с Гретхен новой математикой и начал вычислять домашние расходы на основе какого-то «восьмого постулата». Затем был период, когда его заинтересовала «инфляционная лингвистика» Виктора Боржеса, и он изрекал всякие невозможные глупости вроде «двульяжа» (от трельяжа) и тому подобное. Один раз он забросил на целый год свою юридическую практику, сорвал с места семью и перебрался в Кембридж, где занялся в Гарвардском университете изучением восточного искусства. Был еще период, вернее лето, посвященное Уолту Уитмену, когда он повсюду ходил за Сусанной с бокалом в одной руке и «Листьями травы» в другой и декламировал во весь голос стихи.
Но, подобно своему дому, Стив был эксцентричен лишь с виду. По существу, он оставался таким же консервативным, солидным и даже скучноватым, особенно когда погружался в свои сверхзапутанные законодательные дела. Его вряд ли можно было назвать красавцем. Серые глаза и редеющие рыжеватые волосы придавали ему тусклый библиотекарский вид. Но он был — как бы это сказать? — успокоительно-надежным. Она была уверена, что все еще любит его даже после двадцати шести лет замужества. Впрочем, что такое любовь? Чувство зависимости, страх перед одиночеством, привычка делиться повседневными неприятностями, рутина? А может быть, нечто более глубокое и непостижимое?
Сусанна Грир вздохнула, бросила последний взгляд на дом и поднялась по ступеням. Она не успела повернуть ключ в замке, как умиротворенность ее сменилась приятным предчувствием, впрочем, уже с оттенком сожаления, потому что она знала, что и это, как всякое настроение, тоже пройдет.
В темном холле она сбросила туфли, прошла в спальню на верхний этаж и сняла пояс с чулками. Она всегда с облегчением освобождалась от этой сбруи, прежде чем раздеться. Она сняла платье, расстегнула лифчик и некоторое время стояла так, впитывая всем телом прохладу и разглядывая одежду на вешалке. Сегодня она выбрала темно-зеленые шелковые брюки и такую же блузу. Шелковая ткань приятно холодила тело.
За три года, с тех пор, как Гретхен уехала из дому, Гриры постепенно создали для вечеров по четвергам свой ритуал. Прислуга по четвергам была выходная. Они оставались одни. И эти вечера начинались для Сусанны с легкой чувственной дрожи в ванной и заканчивались много часов спустя, когда они со Стивеном валялись на низкой, по-королевски широкой постели и шутливо спорили, кому вставать, чтобы накрыться простыней.
Когда Стив после короткой партии в гольф в «Неопалимой купине» возвращался около половины восьмого домой, он с одобрением оглядывал жену и льстил ей, радостно восклицая:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140