На столе лежал ее браунинг. Увидев Хорватого, она встала по стойке смирно и заявила, что ей позарез нужен психолог.
Среда, 16 сентября, утро

Еву разбудил телефонный звонок. Она сонно шарила рукой по полу, потом поняла, что телефона нет у кровати. Не открывая глаз, прошла босиком в кухню.
«Какой придурок звонит… — она вытаращила глаза в полумраке, разглядела 4.30 на электронных часах, — в полпятого утра!»
Телефон настойчиво и приглушенно продолжал трезвонить где-то рядом, но в кухне его не было.
«И кто это у нас такой терпеливый, ты подумай, какой лапочка, ждет и ждет…» Ева включила свет в ванной, ярким красным пятном на белом кафеле пола телефон ударил в глаза.
— И что такое случилось? — Она не сразу взяла трубку, ей казалось, что все, последний звонок, но телефон стойко надрывался.
— Беда случилась у меня, детка. Большая беда. — Голос был глухой и спокойный.
— Ноль два — милиция, ноль три — «скорая помощь». — Ева не узнала голос и успокоилась. Со злостью грохнула трубку.
«Ставлю два к одному, сейчас зазвонит…»
Прошло пять минут.
— Два ноль в твою пользу, — сказала Ева телефону, выключила свет и побрела в комнату, уговаривая себя заснуть.
Телефон зазвонил, когда она, повертевшись как следует, избила подушку и затихла.
— Так нечестно! — Ева быстро прошла в ванную, взяла аппарат, прижимая трубку, притащила его в кровать.
Телефон прозвонил пятнадцать раз.
— Слушай, ты кто, а? — Ева говорила ласково.
— Беда у меня, понимаешь. Друга моего застрелили. Сучара одна ментовская.
Тишина. Ева слышит громкое дыхание.
— А ты чего так дышишь, простыл?
— Чего? — Голос растерялся.
— Я говорю, чего носом так сопишь, ходишь без шапочки, лысинку простудил? Или девочку поймал под утро?
— Слушай… ты… Ты мне тут не того… Я говорю…
— Да слышала я, пристрелили твоего дружка, я даже подозреваю, что это я та самая сучара, но что поделать, нервы сдали… Вот так, дружок. Работа у меня нервная. Вот ты мне спать не даешь, я с утра буду злая, глядишь, еще одного твоего дружка допрашивать пойду… такая расстроенная… Так что ты лучше побеспокойся о моем здоровье.
— Это кого ты пойдешь допрашивать! — Голос приобрел командные нотки и явный оттенок возмущения.
— Слушай, дружок, я девушка нервная, не кричи на меня, меня никто не любит… — Ева вполне натурально всхлипнула, — а все только и норовят потрогать…
На том конце бросили трубку.
Ева легла, раскинув руки в стороны… Она смотрела в светлеющее окно сначала напряженно и нахмурившись, потом расслабленно полуприкрыв глаза. Вскоре ей показалось, что утро можно потрогать руками, она помотала из стороны в сторону головой — «нет… не буду… не трону такое противное утро…» — и побрела варить кофе.
В управлении она появилась бодрая, с легким официальным макияжем, расписавшись в журнале, процокала каблучками по паркету, словно заколачивая секунды, — не спеша и с достоинством. На пятиминутку все собрались в кабинете старшего следователя, при ее появлении притихли, мужчины озабоченно уткнулись в свои папки, две женщины бальзаковского возраста смотрели на нее во все глаза.
— Демидов! Гена Петрович, дружок, что-то ты не выспался.
— Курганова, я бы вас попросил, что за панибратство.
— Да я только хотела поинтересоваться, тебя, что ли, назначили старшим в комиссии по расследованию?
Демидов машинально провел по седому ежику на голове и огляделся: все присутствующие с интересом уставились на них.
— Сейчас будет пятиминутка, вам все объяснят.
— Да я и так все поняла. Я тебя, Демидов, сразу узнала, ты так характерно посапываешь, когда меня видишь, ну, знаешь, так.
Ева увлеченно засопела, скорчив смешную заячью мордочку.
В кабинет вошел Хорватый, заметил тишину и странный интерес к паре в углу комнаты и подождал начинать собрание, хотя Демидов и посмотрел на него с надеждой.
— Ты, Демидов, даже по телефону на меня западаешь, — не могла остановиться Ева, — сразу начинаешь сопеть, и потом, что это за жаргон такой — «сучара», ты походи на допросы, просто для интереса, послушай, как они ругаются, если уж хочешь изобразить прожженного уголовника. А то все по комиссиям… Ты когда на захват последний раз выезжал?
— Ева Николаевна, вы не волнуйтесь так, я по голосу слышу, вы опять чем-то возмущены, расстроены, а нам пора начинать собрание. — Хорватый решил прекратить представление. — Вдруг разнервничаетесь, чего доброго, пальнете пару раз. — Он усмехнулся призывно, оглядывая собравшихся. Никто не засмеялся. — Я вижу, все уже настроились работать, и сообщаю, что создана комиссия по расследованию убийства, совершенного Евой Николаевной Кургановой на допросе. Старшим в комиссии назначен Демидов Геннадий Петрович.
После пятиминутки Еву догнал в коридоре Николаев.
— Тебя отстранили от дел?
— Не должны были, ведь все ясно.
— Ясно-то ясно, но комиссия может и три месяца разбираться, как там все было. Ты не в курсе, а они туда двух психологов ввели, там одних тестов на неделю, потом неделю на компьютере обрабатывают, да и Демидов, знаешь, как любит заседать и расследовать подобные вещи… «Вы, случайно, не имели личного предвзятого сугубо интимного отношения к подсудимому?..» — Николаев изобразил Демидова, сопя и причмокивая. Ева засмеялась.
— Ладно, не тяни, чего ты хочешь?
— Отдай мне дело Слоника. Лучше уж мне, а то ведь — сменят следователя, все испортят.
— Да ты!.. — Ева замахнулась папками на Николаева. — Не попадайся ты мне под руку с такими словами, я два года его пасу, я его, родного, уже люблю, не сегодня завтра его возьмут.
— Что ты орешь?! — Николаев толкнул Еву к лестнице и прижал к стене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17