— Починил бы, — сказала жена. — Там всего-то один гвоздик вбить.— Починю, починю, — заученно ответил Иван Дмитриевич.— Когда?— Вечером.— Вторую неделю обещаешь, а ребенку вредно играть с уродцами. Плохо влияет на нерв-ную систему, я это по себе знаю. В детстве у меня почти все куклы были с оторванной ручкой или ножкой.— Странно. Вы ведь вроде не бедствовали.— Не в том дело. Впоследствии выяснилось, что мать сама их потихоньку калечила.— Твоя мать?— Да, у нее была масса идей по части воспитания, главным образом нравственного. Она хотела, чтобы я училась любить моих кукол даже изувеченными и тем самым развивала бы в себе чувство сострадания. И что из этого вышло?— Что? — снова погружаясь в газету, осведомился Иван Дмитриевич.— Забыл, какая я была нервная, когда мы с тобой поженились? Чуть что, в слезы. Просто комок нервов.Как понял Иван Дмитриевич, сыну предстояло повторить ее скорбный путь, если второе крыло не будет починено.— Сколько тебе сахару? — спросила жена, ставя перед ним стакан с чаем. — Два куска или три?— Три.— Спрашиваю еще раз: три или два?— Два.— Так и будешь, — взорвалась она, — как попугай, повторять мое последнее слово? С тобой невозможно разговаривать! Убери ты эту чертову газету! У тебя больной желудок, утром опять изо рта пахло. Хочешь окончательно испортить себе пищеварение?Иван Дмитриевич отложил газету и посмотрел на часы. У него еще было в запасе минут пятнадцать.Не притрагиваясь к чаю, он прошел в чулан, принес оттуда молоток и жестянку с гвоздями, взял у сына бабочку.— Ты что, Ваня? — заволновалась жена. — Не собираешься пить мой чай?То, что находилось в стакане, называлось у нее то ласково «мой чай», то с ноткой педагогической стали в голосе — «твой чай», но на самом деле это был сотворенный по рецепту какой-то соседки травяной отвар с небольшой долей настоящего черного чая, под который жена тоже вела подкоп, чтобы заменить его полезным для желудка зеленым.— Время останется, выпью, — сказал Иван Дмитриевич, выбирая подходящий гвоздь. — Не останется, обойдусь без твоего чая.— Убери молоток, — велела жена. — Нам с Ванечкой не нужны от тебя такие жертвы. Правда, сынок? Скажи папеньке, пусть он отдаст тебе бабочку и выпьет чай.— Нет! — топнул ножкой Ванечка.В этот момент позвонили у дверей.Выходя в переднюю, Иван Дмитриевич думал увидеть там кого-нибудь из своих доверенных агентов, запросто забегавших к нему на квартиру в случае надобности, но увидел незнакомого молодого офицера в синей жандармской шинели.— Ротмистр Певцов, — представился он. — Я от графа Шувалова, его сиятельство просит вас немедленно прибыть в Миллионную по чрезвычайно важному делу. Экипаж к вашим услугам, ждет внизу.— А что случилось?— На месте все узнаете. Прошу вас поторопиться.— Он еще чаю не пил, — басом сказала жена, появляясь из-за портьеры.— Пожалуйста, господин Путилин, объясните вашей супруге, кто такой граф Шувалов.— Это, дорогая, начальник Третьего отделения собственной его величества канцелярии и шеф Корпуса жандармов, — объяснил Иван Дмитриевич, понимая, впрочем, что влияние Петра Андреевича Шувалова выходит за рамки даже этих умопомрачительных должностей.— Точнее, не шеф, а начальник штаба нашего корпуса, — поправил Певцов. — Поймите, мадам, речь идет о деле государственной важности.— Но и вы поймите, что у моего мужа больной желудок, ему необходимо перед уходом выпить чаю. Это не простой чай, как вы, наверное, думаете. В заварку я добавляю зверобой, шиповник, немного ромашки…— Ну хватит, хватит, — остановил ее Иван Дмитриевич и повернулся к Певцову. — Знаете, ротмистр, поезжайте-ка без меня. Я приеду сам.— Позвольте поинтересоваться, скоро ли?— Самое позднее через полчаса. Глотну чайку и отправлюсь.Дело, разумеется, было не в чае и даже не в жене. Причина задержки была следующая: как начальник сыскной полиции Иван Дмитриевич считал недопустимым для себя прибыть на место происшествия, не разузнав прежде, что именно там произошло.Выпроводив Певцова, он выпил свой чай, оделся, снял с вешалки котелок.— Зонтик не забудь, — напомнила жена.— Ты глянь в окно! Зачем он мне?— Еще только апрель, сейчас солнце, а к вечеру все может перемениться. Неужели тебе трудно для моего спокойствия взять с собой зонт? Если бы речь шла о твоем спокойствии, я бы…Это повторялось каждое утро, независимо от погоды, и сегодня Иван Дмитриевич решил проявить твердость.— Отстань. Не возьму, — сказал он, поцелуем смягчая резкость тона.Жена тут же сдалась и спросила:— Кучера звать?— Не стоит. Доберусь на извозчике.— Всегда так. Лошадей жалеешь, а себя не жалеешь, — сказала она, поправляя на нем галстук.Иван Дмитриевич еще раз поцеловал ее и спустился на улицу. Сразу же с двух сторон к нему подлетели двое извозчиков. Став начальником сыскной полиции, по утрам он всякий раз обнаруживал у подъезда кого-то из этой братии, почитавшей великим счастьем заполучить в седоки самого Путилина. Денег с него не брали. Иван Дмитриевич уважал малую экономию и без зазрения совести ездил на дармовщину, но с одним исключением: неизменно платил тем «ванькам», которые состояли у него в агентах. С ними не позволял себе ничего лишнего.Он был суеверен и уселся в пролетку к тому из двоих, кто догадался подкатить справа. План был таков: сначала заехать в Сыскное отделение, где наверняка обо всем доложат, а уж потом двигать в Миллионную.— Куда прикажете? — почтительно спросил извозчик.— Сам-то не знаешь? — рассердился Иван Дмитриевич. — Надо было, гляжу, к товарищу твоему садиться, он бы спрашивать не стал.— Я, Иван Дмитриевич, потому спросил, что, может, сегодня вам не как обычно, не на службу, — начал оправдываться извозчик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12