Мэнсон дошел до дома № 7 на Глайдер-плейс и, задыхаясь, постучал в дверь. Его тотчас впустили и провели на кухню, где в алькове на кровати лежала больная. Это была молодая женщина, жена пудлинговщика Вильямса. С бурно колотившимся сердцем Мэнсон подошел к постели, изнемогая от волнения при мысли, что наступил, наконец, решающий момент его жизни. Как часто представлял он его себе, когда в толпе студентов слушал профессора Лэмплафа, демонстрировавшего им больных в своей палате. Сейчас не было вокруг толпы, в которой он ощущал бы поддержку, никто не давал разъяснений. Он был один лицом к лицу с необходимостью самому поставить диагноз и без чьей-либо помощи вылечить больную. И вдруг мгновенным острым испугом пришло сознание своей неопытности, нервности, полной неподготовленности к такой задаче.
В присутствии мужа, стоявшего тут же, в тесной, скудно освещенной кухоньке с каменным полом, он с добросовестной тщательностью осмотрел больную. Не оставалось никакого сомнения в том, что случай серьезный. Женщина жаловалась на невыносимую головную боль. Температура, пульс, язык - все указывало на тяжелое заболевание. Но какое? Вторично осматривая больную, Эндрью с напряженной сосредоточенностью задавал себе этот вопрос. Первая пациентка! Он, конечно, приложит все усилия... но что, если он ошибется, сделает грубый промах? А еще хуже - если не сумеет поставить диагноз? Он ничего не упустил при исследовании больной. Ничего решительно. А все-таки решение этой задачи еще не давалось ему. Мысленно собирая воедино все симптомы, он пытался отнести их к какой-нибудь из известных болезней. Наконец, чувствуя, что невозможно дальше затягивать осмотр, он медленно выпрямился, разобрал и спрятал свой стетоскоп, все время ища, что сказать.
- Она, видно, простудилась? - спросил он, глядя в пол.
- Да, совершенно верно, доктор, - стремительно подтвердил Вильямc, который все время, пока длился осмотр, имел испуганный вид. - Три-четыре дня тому назад. Я был уверен, что это простуда, доктор.
Эндрью кивнул головой, мучительно силясь внушить этому человеку уверенность, которой сам не ощущал. Он пробормотал:
- Мы скоро поставим ее на ноги. Приходите через полчаса в амбулаторию, я вам дам для нее лекарство.
Он простился с ними и, опустив голову, усиленно размышляя, поплелся в амбулаторию - полуразвалившееся деревянное строение, стоявшее у самого въезда в аллею, которая вела к дому Пейджа.
Войдя туда, Эндрью зажег газ и принялся шагать из угла в угол между синих и зеленых бутылей на пыльных полках, ломая голову все над той же задачей, ощупью доискиваясь правильного решения. В картине болезни не было ничего симптоматического. Да, это, должно быть, простуда.
Но в глубине души Эндрью знал, что это не простуда. Он застонал от отчаяния, испуганный, сердясь на себя за беспомощность. Он видел, что придется отложить пока диагноз, выждать некоторое время. В клинике профессора Лэмплафа для таких темных случаев имелись изящные карточки с тактичной надписью: "Pyrexia неизвестного происхождения". Такой диагноз был и точен и вместе с тем уклончив, ни к чему не обязывал - и при этом звучал замечательно научно!
В полном унынии Эндрью достал из ящика под аптечной стойкой шестиунцовую склянку и, озабоченно хмурясь, начал составлять жаропонижающую микстуру. Spiritus aetheris nitrosi, салициловый натр - куда это запропастилась салицилка, черт бы ее побрал? Ага, вот она где! - Он пытался утешить себя тем, что все это превосходные средства, которые непременно должны снизить температуру и принести больной пользу. Профессор Лэмплаф часто говорил, что нет другого такого ценного лекарства, как салициловый натр.
Он только что успел приготовить микстуру и с чувством некоторого удовлетворения надписывал сигнатурку, когда звякнул колокольчик, дверь с улицы отворилась, и в амбулаторию вошел невысокий, коренастый, весьма плотный и краснолицый мужчина лет тридцати, а за ним собака. Некоторое время никто не нарушал молчания. Пес, черно-рыжий, какой-то смешанной породы, присел на испачканные грязью задние лапы, а его хозяин, в накинутом на плечи мокром клеенчатом плаще, из-под которого виднелись поношенный костюм бумажного бархата, длинные чулки шахтера и подбитые гвоздями башмаки, разглядывал Эндрью с головы до ног. Когда он заговорил, в тоне его звучали вежливая ирония и раздражающая благовоспитанность.
- Я, проходя мимо, увидел свет в окне. И решил заглянуть к вам и познакомиться. Я - Денни, помощник почтенного доктора Николса Л. О. А. Это означает (если вы этого не знаете) "лиценциат Общества аптекарей" - самое высокое из званий, известных Богу и людям.
Эндрью посмотрел на него несколько недоверчиво. Филипп Денни закурил папиросу, вынутую из смятой бумажной пачки, бросил спичку на пол и без церемонии подошел ближе. Он взял в руки бутылку с лекарством, прочитал рецепт и указание насчет способа употребления, откупорил, понюхал, потом опять закрыл бутылку пробкой и поставил ее на место. Его угрюмое красное лицо смягчилось и выразило одобрение.
- Превосходно! Вы уже приступили к работе! "Через три часа по столовой ложке". Боже милостивый, как приятно встретить опять эту излюбленную стряпню, этот кумир всех докторов! Но, доктор, почему через три часа, а не три раза в день? Разве вам неизвестно, что по строго ортодоксальным правилам столовая ложка лекарства должна проходить через пищевод три раза в день? - Он сделал паузу, в его напускной серьезности еще сильнее чувствовалась мягкая насмешка. - Теперь скажите мне, доктор, что сюда входит?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22