И вот он в Блэнелли, - встает, бреется, одевается, все это с лихорадочной быстротой, вызванной беспокойством о первой пациентке. Он торопливо позавтракал и побежал обратно в свою комнату. Здесь отпер чемодан и достал оттуда маленький футляр синей кожи. Открыл его и с серьезным выражением смотрел некоторое время на лежавшую внутри медаль, гунтеровскую золотую медаль, которую ежегодно присуждали в университете Ст.-Эндрью студенту, сделавшему наибольшие успехи в клинической медицине. И он, Эндрью Мэнсон, получил эту медаль! Он ценил ее превыше всего, привык смотреть на нее как на талисман, залог счастливого будущего. Но в это утро он взирал на нее с гордостью, с какой-то странной тайной мольбой, словно стремясь вновь обрести веру в себя. Потом, спрятав футляр, поспешил в амбулаторию на утренний прием больных.
Когда Эндрью вошел в эту лачугу, он уже застал там Дэя Дженкинса, наливавшего воду из крана в большой глиняный горшок. Это был проворный вертлявый человечек, с впалыми щеками в красных жилках, с глазами, шнырявшими одновременно во все стороны, и худыми ногами в таких тесных брюках, каких Эндрью ни на ком еще не видывал. Дженкинс поздоровался с ним и сказал заискивающе:
- Вам нет надобности приходить так рано, доктор. Я могу до вашего прихода отпустить все повторные лекарства и выдать, кому нужно, удостоверения. Миссис Пейдж заказала резиновый штамп с подписью доктора Пейджа, когда он заболел.
- Благодарю вас, - возразил Эндрью. - Но я хочу сам принять всех больных. - Он остановился, забыв на время о своей тревоге, пораженный тем, что делал аптекарь. - А что это вы делаете?
Дженкинс вместо ответа подмигнул ему.
- Из этого горшка вода покажется им вкуснее. Мы с вами знаем, что значит добрая старая "aqua", не так ли, доктор? Ну, а пациенты этого не знают. Дурак был бы я, если бы при них наливал воду в их бутылки прямо из крана!
Маленький аптекарь обнаруживал явное желание пуститься в откровенности, но из задней двери дома, за сорок ярдов от амбулатории, вдруг раздался громкий окрик:
- Дженкинс! Дженкинс! Вы мне нужны - сию же минуту!
Дженкинс подскочил, как строго вымуштрованный пес при щелкании бича погонщика, и пробормотал дрожащим голосом:
- Извините, доктор. Меня зовет миссис Пейдж. Я... Я должен бежать туда.
К счастью, на утренний прием пришло всего несколько человек, к половине одиннадцатого Эндрью всех отпустил и, получив от Дженкинса список больных, которых следовало посетить на дом у, тотчас выехал в двуколке Томаса. В почти мучительном нетерпении он велел старому кучеру ехать прямо на Глайдер-плейс.
Через двадцать минут он вышел из дома № 7 бледный, крепко сжав губы, со странным выражением лица.
Пройдя два дома, вошел в № 11, который тоже числился у него в списке. Из № 11, перейдя улицу, - в № 18. Из № 18, завернув за угол, направился на Рэднор-плейс, где еще два адреса было записано Дженкинсом с указанием, что он уже побывал там вчера. Всего он за час сделал семь визитов в дома, расположенные очень близко друг от друга. В пяти случаях из семи, включая и пациентку из дома № 7 на Глайдер-плейс, у которой уже появилась характерная сыпь, он обнаружил типичные признаки брюшного тифа. Последние десять дней Дженкинс лечил их мелом и опиумом. После вчерашней неудачной попытки поставить диагноз Эндрью теперь с ужасом убедился, что имеет дело с вспышкой эпидемии тифа.
Остальные визиты он проделал как можно быстрее, в состоянии, близком к панике.
За лэнчем, во время которого миссис Пейдж была всецело занята отлично подрумяненным сладким мясом (которое, как она весело пояснила Мэнсону, "было приготовлено для доктора Пейджа, но почему-то ему не поправилось"), он хранил ледяное молчание, обдумывая этот вопрос. Он понимал, что от миссис Пейдж узнает очень мало и помощи от нее ждать нечего. И решил, что следует поговорить с самим Пейджем.
Но когда он вошел в комнату доктора, шторы там были опущены, и Эдвард лежал пластом на кровати с сильной головной болью. Лицо его было очень красно и сморщено от боли. Хотя он знаком попросил гостя присесть, Эндрью почувствовал, что было бы жестоко сейчас расстраивать больного новой неприятностью. Посидев несколько минут у кровати, он встал, собираясь уйти, и ограничился лишь следующим вопросом:
- Скажите, доктор Пейдж, что надо первым делом предпринять, когда имеются случая заразных болезней?
Пауза. Потом Пейдж, не открывая глаз и не двигаясь, ответил с таким видом, как будто уже от одного того, что он заговорил, его мигрень усилилась:
- В таких случаях всегда бывают затруднения. У нас нет даже и больницы, не говоря уже об изоляционных бараках. Если вы натолкнетесь на что-нибудь очень серьезное, позвоните Гриффитсу в Тониглен. Это в пятнадцати милях отсюда, ниже Блэнелли. Гриффитс - окружной врачебный инспектор.
Снова пауза, длиннее предыдущей.
- Но боюсь, что от этого мало будет пользы.
Утешенный такими сведениями, Эндрью помчался вниз, в переднюю, и позвонил в Тониглен. Стоя у телефона с трубкой у уха, он заметил Энни, служанку, смотревшую на него из-за двери кухни.
- Алло! Алло! Это доктор Гриффитс? - Он, наконец, добился соединения.
Мужской голос ответил очень сдержанно и осторожно:
- А кто его спрашивает?
- Говорит Мэнсон из Блэнелли, ассистент доктора Пейджа. - Голос Эндрью достиг высшей степени напряжения. - У меня здесь пять случаев тифа. Я прошу доктора Гриффитса немедленно приехать.
Откровеннейшая пауза и затем стремительный ответ монотонной заискивающей скороговоркой, сильным уэльским акцентом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22