— Я понимаю вас, — без всякого выражения проговорил Тэн. — Эту ужасную историю, безусловно, следует довести до сведения окружного судьи, но вы мне очень помогли бы, позволив все рассказать и посоветовав, как строить защиту, ведь я сам убил свою жену.— Почему вы сделали это? — спокойно осведомился судья Ди.Правитель уезда устало откинулся на спинку кресла:— Чтобы ответить на этот вопрос, надо вернуться к событиям более чем семидесятилетней давности…— Я думал, вам — не более сорока, а вашей жене — лет двадцать пять! — удивленно заметил судья.Тэн кивнул.— Вам не приходилось изучать военную историю, Ди? — спросил он. — В таком случае вы, быть может, запомнили имя Тэн Куояо?Судья Ди нахмурил густые брови.— Тэн Куояо… — задумчиво протянул он. — Дайте подумать. Был один талантливый полководец с таким именем и прославился редкой отвагой во время похода в Центральную Азию. Ему сулили большое будущее при дворе, но герой неожиданно покинул службу из-за… — Судья Ди вдруг умолк и с ужасом иiосмотрел на собеседника. — Милосердное Небо, этот полководец был вашим дедом?Тэн кивнул:— Да, это мой дед, и позвольте назвать своими именами то, что вы сейчас не решились произнести. Он до времени ушел на покой, так как в приступе безумия зарезал лучшего друга. Деда оправдали, но, конечно, ни о какой службе речи быть не могло.В комнате надолго воцарилась гнетущая тишина.— Мой отец был исключительно здоровым и нормальным человеком, — проговорил наконец Тэн. — Кто же мог знать, что мне передалась но наследству эта болезнь?! Восемь лет назад я женился на Серебряном Лотосе. Думаю, нечасто встретишь мужа и жену, столь беззаветно преданных друг другу. Если меня и считали довольно нелюдимым, то лишь потому, что я не нуждался ни в ком, кроме любимой жены. И вот однажды — семь лет назад — Серебряный Лотос нашла меня лежащим без чувств на полу в спальне. Тогда-то я и понял, что болен. Обрывки чудовищных видений проносились в моем воспаленном мозгу. И после долгих сомнений и колебаний я все-таки рассказал жене правду. Во время того приступа мне грезилось, будто я зверски убил человека и наслаждаюсь этим кровавым деянием. Я сказал Серебряному Лотосу, что на мне лежит родовое проклятие и ей нельзя жить с сумасшедшим, а потому я постараюсь как можно скорее дать ей свободу.Тэн закрыл лицо руками, и судью Ди охватило глубокое сочувствие к убитому горем собрату. Мало-помалу тот все же сумел справиться с собой.— Серебряный Лотос решительно отказалась от развода. Она заявила, что никогда меня не оставит, будет ухаживать за мной и следить, чтобы не произошло ничего дурного, а случится новый приступ, — если это, конечно, был приступ, — для посторонних придумаем какое-нибудь правдоподобное объяснение. Я возражал, но когда жена стала настаивать и пообещала покончить с собой, если я с ней разведусь, я, жалкий негодяй, сдался… К тому времени мы не успели обзавестись детьми и сочли, что это во благо. Мы думали, совместная литературная работа поможет забыть, что мы отказались от счастья увидеть плоды нашей великой любви. Так что, если я показался вам замкнутым и довольно холодным человеком, полагаю, теперь вы понимаете причины.Судья Ди молча кивнул. Что можно сказать, когда сталкиваешься с таким горем?— Четыре года назад у меня случился второй приступ; еще два года спустя — третий. Тогда я метался в полном неистовстве, и жене, во избежание какого-нибудь несчастья, пришлось насильно всыпать мне в рот сонный порошок. Ее верность и неизменная поддержка были моим единственным утешением. И вот две недели назад случилось то, что лишило меня и этой радости. Отныне я больше не мог делить с женой свое горе. Лакированная ширма взяла надо мной верх.Правитель уезда указал на высокую, покрытую красным лаком ширму, стоявшую за спиной судьи Ди. Тот повернулся и посмотрел. Мерцающий огонь свечи отбрасывал причудливые и таинственные тени на покрытую тонкой резьбой поверхность.Тэн закрыл глаза.— Встаньте и вглядитесь повнимательнее! — сказал он почти равнодушно. — А я опишу ее вам. Я знаю эту ширму наизусть — каждый цунь!Судья Ди встал и подошел поближе. Ширма состояла из четырех створок, причем каждая являла собой изящную картину, мастерски инкрустированную па лакированной поверхности кусочками зеленого нефрита, перламутра, серебра и золота. Воистину бесценное старинное сокровище! Судья подумал, что ширме лет двести, не меньше. Он остановился и стал слушать ровный, почти лишенный интонаций голос:— На четырех створках, как это часто бывает, изображены четыре времени года. Первая слева — это весна. Весенние грезы кандидата в сюцаи, заснувшего над книгой на крыльце своего дома в тени сосны. Пока мальчик-слуга готовит чай, ему снятся четыре девушки. Все они — красавицы, но лишь одна тревожит его сердце.На второй картине изображено лето — время созревания. Теперь кандидат повзрослел и едет в столицу, чтобы сдать последний экзамен и стать чиновником. Вот он — верхом, в сопровождении мальчика-слуги.На третьей створке — осень, время исполнения желаний. Молодой человек, сдав последний экзамен, удостоился высокого ранга. В судейском облачении он возвращается домой в коляске, а слуга держит над хозяином большое опахало, что свидетельствует о завидном положении последнего. На террасе чиновник видит четырех девушек своей мечты, и среди них — ту, что собирается сделать женой.И наконец, четвертое изображение зима, время самоанализа, тихой радости, более глубокого осмысления достигнутого. Перед нами — картина семейного счастья.Судья Ди посмотрел на любящую пару за столом в богато обставленном доме чиновника:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49