ведь, как пишет Руссо: «Человек родится дважды: первый раз для жизни физической, второй раз для жизни нравственной и умственной». А своей второй жизнью, господин Друэ, хочу сразу признаться в этом, я буду обязан вам. Не знаю, кем я стану, но с сегодняшнего утра я хочу стать хорошим человеком; однако кем бы я ни стал, если, конечно, сумею добиться успеха, я всегда буду вам благодарен за все.
Жан Батист с умилением смотрел на меня.
— У тебя доброе сердце, Рене, — сказал он, — и для такого мальчика, как ты, приятно что-либо сделать. Я тоже благодарю тебя за то, что ты понял меня. Так что я должен тебе объяснить?
— О господин Жан Батист, я сделал пометки! Вот, на странице сто сорок седьмой, господин Жан Жак пишет: «Если предположить, что евнухи необходимы, то я нахожу, что восточные народы очень глупо поступают, создавая их нарочно». Кто такой евнух?
Господин Друэ рассмеялся.
Потом он встал, подошел к небольшому книжному шкафу и, достав оттуда книгу, предложил:
— Найди слово «евнух» в словаре и сам поймешь.
Я отыскал слово и прочел определение, данное ему автором словаря; но даже в этом определении встречались одно слово и один титул, что я понимал не более, чем слово, толкование которого сейчас нашел. Слово это было «гарем», титул — «султан».
— Найди оба эти слова, — сказал мне г-н Жан Батист. — Лучше всего запоминаешь то, что дается не без труда.
Я нашел объяснение обоих слов.
— О господин Друэ, — сокрушенно заметил я, — какой же я невежда и как много должен узнать! Если бы вы были столь добры… — замялся я.
— Говори, — приказал Друэ.
— … одолжить мне эту книгу. Но вы никогда этого не сделаете.
— Почему же?
— Потому что она вам самому очень нужна.
— Я пользуюсь ей не чаще раза в год.
— Неужели вы знаете все, что в ней написано?
— Нет, не все, но многое из того, о чем трактует словарь.
— Вы такой образованный, господин Жан Батист.
— Ты ошибаешься, Рене, я невежда.
— О, хотел бы я быть таким невеждой, как вы!
— Тебе стоит лишь захотеть, Рене, и за два года ты узнаешь все, что знаю я, и даже больше.
— Господин Друэ, вы знаете латынь?
— Немного… А почему ты спрашиваешь?
— Потому, что на странице сто сорок восьмой есть две строчки латинских стихов, если я, конечно, не ошибаюсь, но я их не понимаю, и это меня очень огорчает.
Друэ взял книгу и сказал:
— В самом деле, это строчки из сатиры Ювенала:
Luctantur paucae; comedunt coliphia paucae
Vos lanam trahitis, calathisque peracta refertis vellera… note 2 Note2
Ювенал, «Сатиры», I, 2. Перевод Д.Недовича и Ф.Петровского


— И что это значит? — спросил я.
— А значит вот что, — ответил Друэ и перевел:
Женщины редки атлеты, рубцами питаются редко; Вы же прядете шерсть, наполняя мотками корзины…
Я опустил руки, в отчаянии поникнув головой.
— В чем дело? — спросил Друэ. — Что с тобой?
— Дело в том, что я сдаюсь, господин Друэ.
— Почему?
— Потому, что начиная с самого утра со мной говорят на непонятном языке не только книги, но даже вы сами.
— При чем тут я?
— При том! В переводе, что вы столь любезно для меня сделали, опять есть слово, которое я сегодня слышу впервые, а значит, тоже не понимаю…
— Какое?
— Вы сказали «женщины редки атлеты». А что такое «атлет»?
— Посмотри в словаре.
— Но ведь словарь не всегда будет у меня под рукой.
— Всегда, я дарю его тебе.
Я с изумлением взглянул на господина Друэ:
— Вы отдаете мне ваш словарь?
— Несомненно.
— И я смогу найти в нем все незнакомые слова?
— Друг мой, нет на свете словаря, где содержатся все слова, — улыбнулся Друэ. — Но этот все-таки один из самых полных. Возьми его, забирай с собой, он принадлежит тебе.
— Ах, господин Жан Батист! — воскликнул я. — Что я такого сделал для вас, что вы так ко мне добры?
— Ты явил мне жажду знаний, стремление стать человеком.
Друэ сидел; я стоял. Положив голову к нему на плечо и обняв за шею обеими руками, я расплакался.
— Плачь, дитя мое, это драгоценные слезы, — утешал он меня. — Я хотел бы, чтобы здесь оказался наставник Эмиля и видел твои слезы.
— А он еще жив? — спросил я.
— Нет, друг мой, умер десять лет назад.
— Он, конечно, прожил жизнь в богатстве и почете, а умер окруженный всеобщим восхищением?
— Он был беден и гоним. Священники сжигали его книги рукой палача; помилованный королем, он возвратился во Францию, но, по всей вероятности устав от неблагодарности современников, преследований и клеветы, устав наконец от жизни, застрелился.
— Хорошо, господин Друэ, еще раз прошу вас, извините меня, — сказал я, — но вы снова говорите со мной о непонятном.
— Увы, мой мальчик, это одно из благ твоего незнания. В то время как наука будет заполнять твой ум, в твое сердце будут закрадываться сомнения. Когда-нибудь ты узнаешь, что начиная с Прометея, прикованного к скале за то, что он похитил с небес огонь, до Жан Жака, зажегшего свой факел от того же огня, всем благодетелям человечества платили за их добрые дела ненавистью королей или неблагодарностью народов. Слепой Гомер питался подаянием; Сократ выпил цикуту; Христа распяли на кресте; Данте изгнали; Риенцо убили; Жанну д'Арк сожгли на площади в Руане; Савонаролу — на площади перед собором святого Марка; Христофор Колумб вышел из тюрьмы лишь для того, чтобы умереть от горя; Галилей отрекся от великой истины, которую провозгласил; Соломон де Ко умер в Бисетре; Кампанелла бежал во Францию после двадцати семи лет тюремного заключения;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143