– Конвой его величества!
Слова его произвели действие громового удара и заглушили оркестр, хор, разговоры и шум шагов; кардинал и королева удивленно взглянули на короля.
Людовик XIV побледнел, но, увидев, что офицер мушкетеров угадал его мысль и выразил ее в отданном приказе, решительно встал и направился к двери.
– Вы уходите, сын мой? – спросила королева, в то время как Мазарини спрашивал короля только взглядом, который мог бы показаться ласковым, если бы не был так проницателен.
– Да, ваше величество, – отвечал Людовик XIV, – я чувствую усталость и, кроме того, собираюсь сегодня вечером писать.
Улыбка промелькнула на губах министра; он отпустил короля, кивнув головой.
Герцог и герцогиня поспешили отдать приказания служителям, которые тотчас явились.
Король поклонился и прошел через залу к дверям.
У дверей двадцать мушкетеров, построенные в две шеренги, ожидали его величество. В конце шеренги стоял офицер, бесстрастный, с обнаженной шпагою.
Король прошел, и толпа поднялась на цыпочки, чтобы еще раз увидеть его.
Первые десять мушкетеров, отстраняя толпу в передней и на ступеньках лестницы, расчищали путь королю. Другой десяток окружил его величество и герцога, который пожелал проводить короля. Сзади шли слуги. Этот небольшой кортеж следовал с королем до отведенных ему покоев.
Эти самые покои занимал король Генрих III, когда жил в Блуаском замке.
Герцог отдал приказание. Мушкетеры, под предводительством офицера, вошли в узкий коридор, который вел из одного флигеля замка в другой.
Вход в коридор был из маленькой квадратной передней, темной даже в самые солнечные дни.
Герцог остановил Людовика XIV.
– Вы проходите, государь, – сказал он, – по тому самому месту, где герцог Гиз получил первый удар кинжалом.
Король, мало знакомый с историей, слышал об этом событии, но не знал никаких подробностей.
– А! – прошептал он, вздрогнув, и остановился. Шедшие впереди и позади него тоже остановились.
– Герцог Гиз, – продолжал Гастон Орлеанский, – стоял почти на том месте, где сейчас стою я; он шел в том же направлении, как вы; господин де Луань стоял там, где стоит лейтенант ваших мушкетеров. Господин де Сен-Малин и свита его величества были позади и вокруг него. Тут-то и поразили его.
Король повернулся к своему офицеру и увидал тень, скользнувшую по его мужественному и смелому лицу.
– Да, в спину, – проговорил лейтенант с жестом величайшего презрения.
И он хотел двинуться дальше, как будто ему было неприятно находиться среди этих стен, куда в прежнее время прокралась измена.
Но король, видимо, желавший узнать все, хотел еще раз осмотреть это мрачное место.
Герцог понял племянника.
– Посмотрите, ваше величество, – взял он факел из рук Сен-Реми, – вот место, где Гиз упал. Тут стояла кровать. Он оборвал занавески, схватившись за них при падении.
– Почему паркет в этом месте неровный? – спросил Людовик XIV.
– Потому, что здесь текла его кровь, – отвечал герцог. – Она впиталась в дуб, и, только соскоблив паркет, удалось ее отчистить, – прибавил герцог, поднося факел к паркету, – но, несмотря на все усилия, осталось темное пятно.
Людовик XIV поднял голову. Быть может, он вспомнил о тех кровавых следах, на которые ему когда-то указывали в Лувре: это были следы крови Кончини, пролитой его отцом при подобных же обстоятельствах.
– Пойдемте, – попросил он.
Кортеж тотчас же двинулся вперед: волнение придало голосу юного монарха непривычную властность.
Когда дошли до назначенных королю покоев, к которым можно было пройти и по узкому коридору, и по парадной лестнице со двора, герцог Орлеанский сказал:
– Располагайтесь в этих комнатах, ваше величество, хотя они и недостойны вас.
– Дядюшка, – отвечал король, – благодарю вас за ваше сердечное гостеприимство.
Уходя, герцог поклонился племяннику. Король обнял его.
Из двадцати мушкетеров, сопровождавших короля, десять довели герцога до парадных зал, которые все еще были полны народа, несмотря на уход Людовика.
Остальные десять мушкетеров были расставлены офицером на разных постах. Офицер самолично в пять минут осмотрел все окружающее холодным и твердым взглядом, далеко не всегда вырабатываемым привычкой: твердость взгляда – признак таланта.
Проверив посты, он устроился в передней, где нашел огромное кресло, лампу, вино, воду и ломоть черствого хлеба.
Он прибавил света, выпил полстакана вина, усмехнулся, выразительно скривив губы, сел в кресло и приготовился заснуть.

Глава 9.
ГДЕ НЕЗНАКОМЕЦ ИЗ «ГОСТИНИЦЫ МЕДИЧИ» ОТКРЫВАЕТ СВОЕ ИНКОГНИТО

Офицер, как будто собиравшийся спать, несмотря на наружную беспечность, чувствовал на себе тяжелую ответственность.
Как лейтенант королевских мушкетеров, он командовал всей ротой, прибывшей из Парижа, а она состояла из ста двадцати человек; за вычетом двадцати, о которых мы упомянули, остальные сто охраняли королеву и особенно кардинала.
Джулио Мазарини скупился на оплату издержек своих телохранителей; поэтому он пользовался королевскими, и пользовался очень широко, беря на свою долю пятьдесят человек; это обстоятельство показалось бы очень неприличным всякому, кто не был знаком с обычаями тогдашнего двора.
Не менее неприличным и даже странным показалось бы и то, что комнаты, предназначенные для Мазарини, были ярко освещены и полны движения. Мушкетеры стояли на часах у каждой двери, никого не пропуская, кроме курьеров, которые следовали за кардиналом для его переписки даже во время путешествия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31