Я играла ее в одиночку. Я не могла открыться Кэт: как сказать ей о своей капитуляции перед врагом? С единственной, кому я доверяла при дворе, мы оказались разлучены: после чудесного избавления королевы мы с ней ни разу не виделись с глазу на глаз. Она неотлучно находилась при короле и, как бы в благодарность, превратила дарованную ей жизнь в постоянное добровольное служение.Марию я тоже почти не видела: она никогда не посещала наши обедни и вечерни. «Старая гвардия» по-прежнему окружала ее, возглавляемая Норфолком да и моим милым Серреем. Ее старый дружок — епископ Винчестерский — тоже держался поблизости, смотрел на всех коршуном и выставлял вперед жирные кулачищи, словно собирался влепить кому-то затрещину.И затрещину-таки влепили — только ему самому. Как-то в полдень меня отыскал Робин — с белым как мел лицом, но с гордо выпрямленной спиной. Его отцу велено в течение часа покинуть двор.— Покинуть двор? За что?— Он ударил Гардинера… Его преосвященство епископа Винчестерского — и поделом мерзавцу! — прямо по лицу!— За что?— Они поспорили, миледи, поспорили в совете.— Из-за чего возник спор?— Из-за того, что мой отец — правая рука лорда Гертфорда, а епископ стоит за Норфолка и «старую гвардию»!Похоже, больше выспрашивать было особенно нечего. Но не станет ли Норфолк и его партия сильнее теперь, когда в совете не будет отца Робина? Этого сам Робин сказать не мог. Они ускакали, и я плакала, прощаясь с товарищем детских игр; ни он, ни я не знали, когда свидимся вновь.В тот же день последовал долгожданный зов. «Прибыл королевский посланец, — ликующе возвестила Кэт, входя в комнату, где мы с Гриндалом заканчивали утренние занятия. — Вас приглашают сегодня вечером отужинать с королем и королевой в личных покоях короля».Неужели мой лорд поговорил с королем? Что скажет отец? Моя жизнь, мои чаяния в его руках… однако если я сумею угодить королю, все может выйти по-моему.Ужин с королем! В тот вечер я вышла из своей комнаты, разряженная, как на смотрины, в оранжево-красно-коричневом платье, расшитом розами Тюдоров. Это был настоящий розарий: цветы и листья украшали робу, выглядывали в прорезях юбки и рукавов. Королевская тема продолжалась в рубинах, которые шли по вороту и рукаву, в нитях рубинов и жемчуга, опоясывающих талию и спускающихся к подолу юбки. Огромный самоцвет на груди и головной убор в виде короны возвещали, что я принцесса с головы до кончиков расшитых розами бархатных туфелек, принцесса Тюдор sans peur et sans reproche! Без страха и упрека (фр.).

.Мысль о платье, которое польстило бы королю, пришла мне в первый же вечер при дворе. Если Мария наряжается пышно, я тоже наряжусь по-королевски! А Парри вложила в работу все умение свое и своих мастериц, хоть и боялась расходов, а особенно — недовольства своего брата-казначея, который, к счастью, остался в Хэтфилде.Да, мне и впрямь следовало украсить себя снаружи, ибо внутреннее мое состояние не поддавалось никаким словам. «Это король, твой повелитель, твой земной Бог, — день за днем внушал разум, — все видящий, все знающий и всем, повелевающий. Разве может он ошибаться?»«0н человек, — ночь за ночью вопили мои чувства, — и великий грешник — тиран и убийца, распутник и лицемер, гроб поваленный, отец коварства и сын лжи!»Оба голоса по-змеиному шипели в голове, когда я проходила смолкшим, погруженным во мрак дворцом. Где ты, любовь моя, когда я больше всего нуждаюсь в тепле хрупких грез и надежд? Дрожа, я шла по королевским покоям, мимо тяжеловооруженных стражников, через внешние комнаты, мимо личной охраны, через аванзалу… Придворные, слуги, стражники расступались перед нами, и вот мы наконец в предпоследнем покое.— Сюда, мадам.— Ваше Величество! Леди Елизавета! Черная, обшитая дубом дверь захлопнулась за мною, отрезав от Кэт и Эшли, от гордо улыбающейся Парри, от всех, кто меня любит и поддерживает. В комнате висело приторное зловоние — ароматические духи не заглушали запаха гноя и крови. Обмирая со страху, потупив глаза, я переступила порог.— Иди сюда, детка, — позвал зычный голос, которого я так страшилась.Я медленно подняла голову. Отец развалился на обитом подушками кресле, у ног его примостилась на скамеечке Екатерина, рядом — наряженный маленьким щеголем Эдуард. При моем появлении лицо мальчика просветлело. Он вскочил, глаза его лучились нежностью.— Сэр, вы разрешите, я распоряжусь, чтобы сестрице принесли стул?Раскатистый фыркающий смех.— Извольте, сэр принц!Один из королевских кавалеров отделился от тени за дверью — это был сэр Энтони Денни, я знала его по королевским приемам — и усадил меня перед королем, рядом с Эдуардом. Я продрогла от вечернего холода и тем сильнее ощутила жар, идущий от огромного, во всю стену, камина, где пылали дубовые дрова в человеческий рост. Две другие стены, от пола до лепного потолка, занимали шпалеры, где в озаренных канделябрами чащах или на зеленых полянах, как живые, резвились Диана и Актеон, Цинтия и Эндимион, влюбленные томились от любви, охотники настигали жертву.Комната была большая и низкая, залитая колеблющимся светом. Однако, казалось, король занимает ее всю, раздается вширь до самых углов. Он снял узорчатый, украшенный перьями берет и был сейчас в бархатной, расшитой по переду золотой вязью шапочке. Здесь, в личных покоях, он был не в камзоле, но в просторной мантии цвета морской волны, обшитой золотой венецианской тесьмой и отороченной лисьим мехом. Рейтузы висели мешками на его мощных ногах, больная — раздувшаяся, в несвежих бинтах — покоилась на мягкой скамеечке. Утонувшие в жирных складках глаза шныряли туда-сюда, словно торопливые мыши, мясистое лицо лоснилось от пота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44