— Зачем, спрашивается, юнкера всех военных училищ досрочно произведены в офицеры? Зачем их лишили полагающегося им месячного отпуска и обязали сразу же отправиться в свои части.
Штабс-капитан пожал плечами.
— Не могу знать. Видимо, начальство не всё договаривает.
«Или ты сам боишься выболтать лишнее», — подумал Звонарёв.
— Взять хотя бы меня, — продолжал штабс-капитан. — Еду на три дня к семье на дачу. Значит, надо полагать, в ближайшие три дня объявления войны не будет! — заключил он в шутливом тоне.
— Поживём — увидим! — невесело отозвался Звонарёв.
По началу русско-японской войны он знал истинную цену таким бодряческим прогнозам и даже официальным правительственным разъяснениям.
Поздно вечером, на даче, когда дети уже уснули, Катя тоже заговорила о войне.
— Мне, пожалуй, надо съездить к Ване, — сказала она. — Вдруг да действительно начнётся… Я с ума сойду без него.
— Ехать туда — безумие, — заметил Звонарёв. — С кем останутся дети?
— Варя присмотрит.
— Но Варя-то ещё в тюрьме, — вырвалось с горечью у Сергея Владимировича. — Завтра суббота. Все судейские крючки разъедутся на дачи, и никто из них не вспомнит о Варе до понедельника.
— Ах, боже мой, как всё складывается ужасно! — воскликнула Катя. Вдруг я не увижу моего Ваню!
Чувствуя, что с ней сейчас вот-вот начнётся истерика, Звонарёв строго сказал:
— Не один Ваня в армии. Уж если вспыхнет война, то и мне придётся идти на фронт.
— Тебя не возьмут… Ты работаешь на военном заводе, а вот Ваня уже в армии, — всхлипнула Катя.
…Вечером 14 июля Звонарёв вернулся в Питер. На Литейном проспекте он увидел идущие в походном порядке батареи Первой артиллерийской бригады. Судя по всему, они возвращались из лагерей на зимние квартиры. И это теперь, в разгар лета! Было похоже на то, что лагерный сбор почему-то прерван.
Звонарёв купил газету в надежде разузнать последние новости, но ничего экстраординарного и тревожного в газете не нашёл. Немало удивило его и то обстоятельство, что, несмотря на воскресный день и позднее время, окна Главного артиллерийского управления, выходившие на Литейный проспект, были ярко освещены. Очевидно, там происходило какое-то экстренное совещание. Звонарёв решил зайти в управление, но его не пустили, хотя раньше он проходил сюда беспрепятственно. На этот раз от него потребовали особый пропуск.
На заводе по случаю воскресенья никого не оказалось. Зато Выборгская сторона кишела народом. То там, то здесь вспыхивали летучие митинги. Одни ораторы, охваченные шовинистическим азартом, поносили на все лады Германию и призывали верой и правдой служить царю и отечеству. Другие заявляли, что народу не нужна война, и призывали к забастовкам, выдвигая политические лозунги. Полиция относилась покровительственно к выступлениям шовинистов, но как только начинали говорить рабочие ораторы, митинги сейчас же разгонялись.
«Война, — подумал Звонарёв. — Не сегодня-завтра начнётся мобилизация».
Не встретив никого из знакомых, Сергей Владимирович отправился к себе, на Петербургскую сторону. Чувство тревоги за Варю разрасталось всё сильней.
Он понимал: достаточно было одного подозрения охранки, что Варя принадлежит к партии социал-демократов, чтобы выслать её за тридевять земель от Петербурга. Главное, чтобы её освободили сейчас, сегодня, завтра… Пока не началась война. А что она начнётся, Звонарёв уже не сомневался. «Зачем это новое испытание для России? Сколько горя, крови, сколько сирот… И из-за чего?…» — с отчаянием думал инженер.
На следующее утро в газетах было объявлено о срочном отъезде из России на французском броненосце президента Пуанкаре.
«Чего доброго, немцы подорвут в море этот броненосец вместе с президентом!» — подумал с опаской Сергей Владимирович. Случись такое, и французы, конечно, тотчас начнут военные действия.
На заводе от Тихменёва Звонарёв узнал, что Германия уже начала мобилизацию своей армии.
— Наше правительство тоже в срочном порядке отозвало войска из лагерей и готовится к мобилизации, — сказал Тихменёв, сумрачно поглядывая на Звонарёва. — Так что пушки могут заговорить с минуты на минуту…
Помолчав, добавил:
— Начальник управления дал указание руководителям всех подведомственных ему предприятий переводить производство на военные рельсы и сугубо конфиденциально сообщил о начале мобилизации в пограничных с Австро-Венгрией округах, Киевском и Одесском.
— Почему же всё это держится в секрете? — удивился Звонарёв.
— Во избежании лишней паники, — ответил Тихменёв. — И потом у нас в России вообще принято держать народ в счастливом неведении. А вот немцы, головой ручаюсь, наверняка знают, что происходит у нас. Фактически мобилизация уже идёт полным ходом и в Варшавском и в Виленском округах. В качестве резерва мобилизуются Казанский и Московский. Что же до нашего завода, то нам надлежит чуть ли не вдвое увеличить число рабочих.
— Из расчёта, что добрую половину из них заберут в армию? — спросил Звонарёв.
— Нет, с тем чтобы резко увеличить производство, — объяснил Тихменёв. — Рабочих нашего завода брать в армию не будут, за исключением тех, кого жандармы представят к мобилизации по политическим мотивам. Думаю, что и Ваша супруга будет выпущена теперь без всякого залога. Её, как хирурга, направят в какой-нибудь военный госпиталь.
«Дай-то бог»! — с тоской подумал Звонарёв.
В конце дня Звонарёв позвонил Добужинскому. Тот ответил в исключительно любезном тоне:
— Ах, это Вы, господин Звонарёв? Здравствуйте, дорогой. Рад сообщить Вам, что Ваша супруга освобождена сегодня в два часа пополудни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24