«Это не то, что думаешь… Книжка эта называется «Сани», роман Арце Башес». – «Арце Башес, говорю, был когда-то меламед, слепой старик, давно умер». Снова смеется. А я думаю: «Эх, дочурка, дочурка, ты смеешься, а у отца сердце кровью обливается…» Что же я предполагал? Да чего уж тут спрашивать! Я думал, может снова начались прежние дела. И вы думаете, я не решился прочесть эту книжку?…
– Удивительно…
– Не сам, конечно, при помощи другого, своего человека, приказчика. Паренек он знающий, по-русски читает, что воду пьет. Стащил как-то ночью у дочери книгу, отдал ее приказчику. «На, Берл, говорю, прочитай эту книгу, а завтра, говорю, расскажешь, о чем в ней речь». Еле дождался утра. Пришел Берл, я сразу: «Ну, Берл, что за книга?» А он мне: «Ох и книга! – и скалит зубы. – Всю ночь, говорит, оторваться не мог». – «Вот как! Ну что ж, говорю, расскажи мне, послушаю и я эти диковинки». И мой Берл стал рассказывать… Что тут вам сказать? Слово к слову не идет. Вот вы сами услышите, что за чепуха. Жил-был, рассказывается там, детина, по имени Сани, любил он как следует выпить и закусить соленым огурцом. Была у детины сестра, по имени Лида, она сильно любила одного доктора, но тяжела стала от офицера. Был еще студент Юра, этот был влюблен в учительницу, по имени Красавица. Однажды ночью она каталась на лодке, вы думаете – со своим женихом, вовсе нет, с этим пьяницей Сани… «И это все?» – «Погодите, – говорит приказчик, – еще не все. Был еще там учитель Иван, и он ходил с Сани смотреть на голых девушек, когда они купаются…» – «Короче, говорю, какая же там мораль, в этой книге?» – «А такая, говорит, что пьяница Сани ржал, как жеребец, и даже к своей родной сестре Лиде, когда он пришел домой…» – «Тьфу, пропади ты! Довольно, говорю, тебе о пьянице! Скажи мне лучше, каков конец этой истории?» – «А конец, говорит, таков: офицер застрелился, студент застрелился, Красавица отравилась, а еврей Соловейчик там есть, тоже повесился…» – «Чтоб тебя, говорю, повесили вместе с ним!» – «Что же вы ругаетесь? – спрашивает Берл. – В чем я-то виноват?» – «Я не тебя, отвечаю, а Арце Башес». Говорю я так Берлу, но на уме у меня не Арце Башес, а этот новгородокский парень, все несчастья на его голову! Вы думаете, я не отозвал однажды этого парнюгу в сторону?
– Неужели?
– «Скажи мне, говорю, где ты выцарапал такую чепуху?» Он как уставится на меня своими очками: «Какую чепуху?» – «Да вот – этот роман Арце Башес, говорю, про пьяницу, которого зовут Сани». «Сани, – говорит он, – не пьяница». – «А кто же он такой?» – говорю. «Он, говорит, герой!» – «Чем же, говорю, он герой? Не тем ли, что водку пьет стаканами, закусывает соленым огурцом и ржет, как жеребец?» Как вскипит мой парень, очки даже снял, смотрит на меня своими красными глазами без ресниц. «Вы, говорит, дяденька, слыхали звон, да не знаете, где он. Сани, – говорит он, – человек природы, человек свободы; Сани говорит, что думает, и делает, что хочет». И пошел и пошел, черт его что: свобода, любовь, и снова свобода, и опять любовь. И при этом он выпячивает свою цыплячью грудь, машет руками, кипятится – ни дать ни взять проповедник на амвоне. Я гляжу на него и думаю: «Господи, вот этот грязный парнишка говорит о таких вещах?! А что было бы, если бы я, скажем, схватил его за загривок и вышвырнул за дверь, да так, чтобы он костей не собрал?» Но я и по-иному думаю: «Что тут такого? Дурак парень? Если бы он о бомбах говорил – было бы лучше?» Поди знай, что есть вещи похуже бомб, что из-за такой чепухи я потеряю золотое дитя мое, мою единственную, свет очей моих, что жена у меня чуть с ума не сойдет, а я сам, подавленный бедой и позором, закрою дело и сбегу в другой город. Вот уже второй год как я переехал. Но я перескакиваю с одного на другое. Лучше уж расскажу по порядку, как дошло до этого и с чего все началось.
Началось это с аграрных волнений.
В наших местах начались аграрные волнения, и мы опасались, что дело кончится еврейским погромом; мы жили в постоянном страхе. Но если господь хочет, он являет чудо, и зло обращается в добро. Вот пример: прислали к нам из губернии полк солдат, и сразу стало тихо – благодать! Городок ожил. Ибо что может быть лучше для торговли, нежели целый полк солдат, с фельдфебелями, фельдшерами, офицерами, ротными и всякими другими командирами.
– Что и говорить!
– Так вот, поди угадай, что дочь кантора влюбится в офицера, захочет креститься, не иначе, и выйти за офицера замуж!.. Что тогда творилось в городке! Но будьте спокойны, дочь кантора не крестилась и за офицера не вышла; когда прекратились аграрные волнения, полк выступил, а офицер, видимо, от великой спешки забыл даже попрощаться со своей невестой… Зато уж дочь кантора не позабыла своего офицера. О, горе родителям! Сколько им пришлось вытерпеть! Город кипел. Всюду, на каждом шагу: «Дочь кантора, дочь кантора…» Злым языкам была работа. Кто-то подослал к канторше акушерку. Кантора спрашивали, какое имя он собирается дать ребенку. Впрочем, вполне возможно, что вся эта история – сплошная выдумка. Вы и не представляете, что могут наплести в таком городишке длинные языки!
– Еще бы!
– Страдания обоих, то есть кантора и его жены, не передать. А на самом деле чем они, несчастные, виноваты? Все же я своей дочери наказал раз и навсегда – что было, то – прошло, а теперь с дочерью кантора не водиться. А у меня, если сказано, значит – сказано. Она у меня, правда, единственная, однако отца нужно уважать. Но поди знай, что она втайне все же встречается с дочерью кантора. И когда я об этом узнал? Только вон когда, уже после всего…
За моей спиной послышался кашель и кряхтение спящего человека.
1 2 3