— Ну и не говори. А знаешь, мистер Кори был сегодня здесь и гулял со мной по пляжу.
— Ничего подобного! Он был со мной в новом доме. Вот я тебя и поймала.
— Неужели? — протянула Пенелопа. — А я никак не догадаюсь, кто тебе дал драгоценную стружку.
— И не догадаешься! Не догадаешься! — Ее прелестные глаза просили, чтобы сестра и дальше дразнила ее, и Пенелопа длила комедию с тем терпением, какое обнаруживают в подобных случаях женщины.
— Ну, что ж, не догадываюсь. Не знала, что сейчас модно преподносить стружки вместо цветов. Это даже практично. Пойдут со временем на растопку, а увядшие цветы куда годятся? Может, он будет их присылать вязанками.
Айрин смеялась от удовольствия, которое доставляла ей мучительница.
— Ах, Пэн, я хочу тебе рассказать, как все было.
— Значит, это все-таки он ? Нет, мне слушать неинтересно.
— Нет, ты послушаешь! — Айрин догнала сестру, которая сделала вид, будто уходит из комнаты, и усадила ее на стул. — Вот! — Потом придвинула другой стул, чтобы загородить ей дорогу. — Он подошел и сел рядом со мной на козлы.
— Так близко, как ты сейчас ко мне?
— Бессовестная! Я тебе задам! Нет, на приличном расстоянии. А на полу лежала эта стружка, и я в нее тыкала зонтиком…
— Чтобы скрыть смущение.
— И ничуть я не смущалась. Совершенно была спокойна. А потом он спросил, можно ли наступить на стружку, а я все ее теребила, и я сказала, можно…
— Какая смелость! Так и сказала: можете наступить?
— А потом… потом… — продолжала Айрин, подняв глаза и погружаясь в блаженные воспоминания. — Да! Я спросила, нравится ли ему запах сосновых стружек. А он поднял стружку и сказал, что она пахнет как цветок. А потом спросил, можно ли ее преподнести мне, — в шутку, конечно. Ну, а я взяла ее и заткнула за пояс. И мы так смеялись! Просто не могли остановиться. Пэн, как думаешь, что он хотел этим сказать? — Она прильнула к сестре и спрятала у нее на плече пылающее лицо.
— Есть, кажется, книга о языке цветов. Но о языке стружек я мало что знаю и не могу сказать точно…
— Не надо, Пэн, не надо ! — Айрин перестала смеяться и зарыдала, прижимаясь к сестре.
— Что ты, Рин! — вскричала старшая.
— Ты знаешь, что ничего он не хотел сказать. Я ему совсем не нравлюсь. Он терпеть меня не может! Презирает! О, что мне делать?
Сестра молча ласкала девочку, и по лицу ее прошла тень, потом к ней вернулась обычная насмешливость.
— А тебе и не надо ничего делать. Тут единственное преимущество девушек — если только это преимущество. Я не всегда в этом уверена.
Айрин вернулась от слез снова к смеху. Подняв глаза, она увидела себя в зеркале, отразившем ее красоту, сверкавшую еще ярче после пронесшегося ливня. Это, по-видимому, вселило в нее надежду.
— А как ужасно, если надо что-то делать , — сказала она, улыбаясь своему отражению. — Не знаю, как они решаются.
— Некоторые и не могут решиться — особенно перед этакой красавицей.
— Ну тебя, Пэн! Ты же знаешь, что это не так. А какой у тебя хорошенький ротик, Пэн, — задумчиво сказала она, созерцая этот ротик в зеркале, потом надула собственные губки, чтобы посмотреть, что получится.
— Ротик у меня полезный, — согласилась Пэн. — Вряд ли я могла бы обходиться без него — привыкла.
— У него такое забавное выражение — под стать выражению твоих глаз; точно вот-вот произнесешь что-то смешное. Он так и сказал, еще когда увидел тебя в первый раз: что у тебя много чувства юмора.
— Да что ты? Но, наверное, так оно и есть, раз это сказал сам Великий Могол. Что ж ты мне раньше не говорила, я бы не ходила до сих пор как будто ничего собой не представляю.
Айрин смеялась, точно ей нравилось, что сестра именно так приняла его похвалу.
— А у меня рот строгий, чопорный, — сказала она, опуская углы губ и тревожно вглядываясь в зеркало.
— Надеюсь, ты не скорчила эту мину, когда он преподнес тебе стружку. Если да, то он тебе больше не даст ни одной щепки.
Чопорный рот раскрылся в очаровательном смехе, а потом прижался к щеке Пенелопы.
— Хватит, глупышка! Я тебе предложения еще не делала. Что за поцелуи!
Она высвободилась из объятий сестры и побежала по комнате.
Айрин стала догонять ее, вновь испытывая желание спрятать лицо на ее плече.
— О Пэн! О Пэн! — кричала она.
На другой день, едва оказавшись наедине со старшей дочерью, миссис Лэфем спросила, словно зная, что Пенелопе это уже известно:
— Зачем это у Айрин была вчера стружка на поясе?
— О, какая-то шутка мистера Кори. Он дал ее ей в новом доме. — Пенелопе не хотелось смотреть в серьезное лицо матери.
— Как думаешь, что он хотел этим сказать?
Пенелопа повторила рассказ Айрин, мать слушала, но, казалось, мало что извлекла из него.
— Он как будто не таков, чтобы этим шутить, — сказала она наконец. Потом, помолчав: — Айрин очень хорошая девочка, ну и, конечно, красавица. Но не хотела бы я, чтобы мою дочь брали замуж за красоту.
— Со мной, мама, тебе это не грозит.
Миссис Лэфем печально усмехнулась.
— Она ему неровня, Пэн. Я сразу так подумала, а теперь мне все яснее. По уму неровня.
— Не слышала я, чтобы кто-нибудь влюбился в девушку за ее интеллект, — спокойно сказала Пенелопа.
— Нет. Он вообще не влюблен в Айрин. Если б влюбился, то и на интеллект бы не посмотрел.
Пенелопа не указала матери на противоречие.
— А может, все же влюбился.
— Нет, — сказала миссис Лэфем. — Она ему нравится, когда он ее видит. Но увидеть ее он не старается.
— Ему это не удается. Ты ведь не позволяешь отцу привозить его сюда.
— Уж он нашел бы поводы приезжать и без отца, если бы хотел, — сказала мать. — Но он мало о ней думает. Когда не видит, то и не думает. Она ребенок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108