– К сожалению, дон, вам придется заинтересоваться.
Паскуале не шелохнулся, его взгляд по-прежнему выражал вежливое внимание. Но черты его лица как-то застыли и глаза сверкнули так, что у меня на лбу выступила испарина. Когда он заговорил, холод пробежал у меня по спине.
– Это угроза, мисс Варшавски?
Боковым зрением я увидела, как Эрнесто, сидя в виниловом кресле, напрягся и превратился в слух.
– Не угроза, дон Паскуале. Просто информация к размышлению. Новик в больнице и собирается говорить. А архиепископ О'Фаолин скажет, что подложные акции, нападение на меня и все остальное – целиком ваша идея. Он знать ничего не знает.
Паскуале слегка расслабился. Я тоже задышала спокойнее. Эрнесто снова развалился в кресле и стал просматривать свою записную книжку.
– Как вы знаете, дон, Комиссия по ценным бумагам не разрешает владеть страховой компанией или банком тем, кто связан с мафиозными структурами. Поэтому О'Фаолин открестится от Новика так быстро, как только сможет. Завтра в десять он улетает в Рим и во всем придется разбираться вам.
Дон кивнул со своей обычной мрачной вежливостью.
– Ваша осведомленность, как всегда, потрясает, мисс Варшавски. Если бы я знал этого О'Фаолина... – Он недоумевающе развел руками. – Тем не менее я сожалею, что Уолтер Новик внес в вашу жизнь столько неприятностей. – Он взглянул на Эрнесто, и тут же появилась чековая книжка в красном переплете. – Двадцать пять тысяч покроют потерю вашей квартиры?
Я проглотила язык. За такие деньги можно приобрести свою собственную квартиру, купить новое пианино вместо маминого или провести остаток зимы на Карибском море. Однако захочу ли я иметь все это за такие деньги?
– Вы сказочно щедры, дон Паскуале. Я не заслужила этого.
Он вежливо настаивал. Не отрывая глаз от репродукции Гарибальди над столом, я твердо отказывалась. В конце концов Паскуале смерил меня взглядом и велел Эрнесто проследить, чтобы я благополучно добралась до дома.
Глава 27
Счастье архиепископа
В половине пятого в начале февраля небо уже темнеет. В часовне Божией Матери свечи образовывали теплые круги света. За резной деревянной перегородкой, отделявшей монашеский хор от толпы мирян, царил полумрак. Я едва различала черты лица дяди Стефана, время от времени он дружески похлопывал по моей руке. Мюррей стоял слева от меня. За ним – Корделия Холл, фотограф из газеты.
Когда отец Кэрролл запел своим чистым высоким тенором, я почувствовала себя еще более подавленной. Не надо мне было приходить сюда. После того как я всеми возможными способами сделала из себя полную дуру, следовало вернуться в Беллорофон и целый месяц пролежать под одеялом.
День начался плохо. Прочитав в «Геральд стар» четыре абзаца о неожиданной смерти дяди, Лотти пришла в ярость; не вызвало у нее восторга и его решение поехать к Мюррею. По словам Мюррея, спор был кратким. Подтрунивания дяди Стефана и то, что он называл ее упрямой девчонкой, не доставили Лотти удовольствия, и, чтобы дать выход своей злости, она перешла на немецкий. Дядя Стефан сказал ей, что она вмешивается не в свое дело, после чего Лотти бросилась к своему зеленому «датсуну», чтобы разыскать меня. Мне не повезло: я не знала Лотти маленькой упрямой девочкой, когда она вскакивала на своего пони со ступенек замка Клайнзее. К тому же ее обвинения ложились слишком близко от моих нервных центров. Эгоистка, думаю только о себе, готова пожертвовать дядей Стефаном, пытаясь разрешить проблему, от которой отступились ФБР и комиссия.
– Но, Лотти, я и сама подставляюсь, этот пожар у меня в квартире...
Она с презрением отмахнулась от меня. Разве полиция не просила меня дать полную информацию? И разве я со свойственным мне высокомерием не утаила ее? А теперь все должны рыдать над последствиями моей глупости.
Когда я попыталась предложить дяде Стефану отказаться от задуманного плана, он принял мою сторону:
– Послушай, Виктория. Ты должна знать: не нужно обращать на Лотти внимание, когда она в такой ярости. Если ты позволишь взять над собой верх, значит, ты очень устала.
Он похлопал меня по руке и настоял на том, чтобы Мюррей сходил в кондитерскую и купил шоколадный кекс.
– И не этот, типа «Сары Ли» или «Дэвидсона». Я имею в виду настоящий выпеченный кекс, молодой человек. В вашем районе должны быть такие.
Мюррей принес шоколадный кекс с лесными орехами и взбитые сливки. Дядя Стефан отрезал мне большой кусок, полил его взбитыми сливками и заботливо наблюдал, как я ем.
– Ну что, племяшка, теперь тебе лучше?
Честно говоря, лучше мне не стало. Во мне уже не было того страха, который я испытывала раньше, встречаясь с О'Фаолином. Но я не могла не думать, как отреагирует отец Кэрролл на тот спектакль, который я собираюсь устроить в церкви. Тем не менее в половине четвертого я уселась вместе с дядей Стефаном на заднее сиденье мюрреевского «понтиака».
Мы приехали рано и смогли занять места в первом ряду за деревянной перегородкой. Я подумала, что Роза, трудясь во славу монастырских финансов, вероятно, тоже придет на службу и, оглядевшись, узнает меня даже в сумеречном полусвете. А это было бы ой как нежелательно.
Стоявшие вокруг нас присоединились к службе, они знали, какие псалмы надо петь хором, а какие будут исполнены соло. Мы четверо сидели молча.
Когда дошла очередь до причастия, мое сердце забилось сильнее. Стыд, страх, ожидание – все смешалось вместе. Дядя Стефан рядом со мной дышал все так же спокойно, тогда как мои ладони вспотели и дыхание сбилось.
Поверх перегородки я видела, как священники образовали вокруг алтаря большой полукруг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86