Цифры и анализ преступлений привели бы к выводу, что название книги, посвященной исследованию близнецов-преступников – «Преступление как судьба», – действительно оправдано. Но оба однояйцевых близнеца почти всегда попадают в сходную социальную обстановку, окружение, компанию (что, впрочем, тоже генетически обусловлено), тогда как разнояйцевые – в разные. Это обстоятельство не позволяет решительно отделить конституционально-наследственную компоненту преступности от социальной.
Нам, однако, важно здесь не противопоставление социальных факторов наследственности, а то, что преступность в значительной мере порождается отклонением от нормального генотипа. Склонность к преступлению (а преступление обычно бумерангом оборачивается против преступника, и здравый смысл ему должен это подсказать) порождается в значительной мере типологией, нередко наследственной, а реализация этой тенденции во многом уже зависит от социальных условий.
Однако надо помнить, что преступность вовсе не во всех случаях порождается дефектами наследственного аппарата либо социальными факторами. Многие болезни мозга травматического, воспалительного и сосудистого характера вызывают такие нарушения личности, особенно в период полового созревания, что, освободившись от авторитета родителей и семьи, подростки с повреждением мозга легко используются преступниками. Повреждения лобной доли мозга ведет к уплощению, обеднению мысли, падению активности. Известны также такие травматические повреждения лобных долей, при которых, наряду с полным сохранением умственных способностей, неудержимо возникали преступные сексуальные тенденции, жестокость, алкоголизм. Некоторые повреждения височной доли мозга вызывают душевную холодность, жестокость, растормаживание низменных инстинктов и антисоциальную агрессивность – и также при отсутствии снижения умственных способностей. Это, разумеется, вовсе не значит, что таким образом нащупывается локализация этических эмоций. Это значит лишь, что не внешние, а внутренние, в том числе наследственные поражения структур мозга могут породить так называемую «бессовестность».
Возникает вопрос: что общего между профессиональными преступниками-рецидивистами, нередко просто малообразованными, тупыми, примитивными, с их легко удовлетворяемыми страстями, и властителями, повелителями народов, завоевателями, партийными боссами, поднятыми на самую вершину социальной лестницы? Нечто общее есть: это бессовестность – а разница сводится к масштабам, то есть определяется возможностями. Если «бытовой» преступник убивает или обворовывает единицы, десятки, то завоеватель – сотни тысяч или миллионы. Известно, что французская революция выдвинула немало блестящих полководцев и политических деятелей, но императором стал самый хищный, а его ближайшими министрами – самые вероломные: Фуше и Талейран…
Несомненно, что в основе головокружительного социального успеха личности нередко лежит энергия, целеустремленность, талант. Но решающим фактором, решающим преимуществом является бессовестность – страшное оружие, которым обладает будущий деспот, – причем особенно наглядно это проявляется среди идейных людей, в том числе революционеров…
Описав предельно схематично происхождение этики как следствие естественного отбора у человека, необходимо в заключение не только подчеркнуть спорность ряда положений, но и устранить возможные неясности.
Огражденная каким-либо образом от гибели группа маленьких детей, оторванных от старших и поселенная на необитаемом острове, едва ли сама выработала бы существующий минимум этических норм. Эти нормы обычно передаются от старшего поколения к младшему, и наследственна меньшая или большая восприимчивость к ним, которая и поддерживалась отбором. Передача этики – это та связь времен, которая для Гамлета прервалась убийством его отца.
Что же касается общепринятого представления, по которому этические нормы всецело определяются средой и воспитанием, то оно опирается на ошибочное отождествление понятий, порождающее силлогизм: врожденный – следовательно, наследственный, не врожденный – значит, не наследственный, «благоприобретенный». Однако множество индивидуальных особенностей, определяющихся генами, реализуется отнюдь не к моменту рождения, а позже, например, только в старости. Кстати, отбор никогда не мог идти на проявление этики именно в младенчестве, а также вне социальной среды. Достижение возраста активности и наличие социальной среды – необходимое условие для проявления наследственных этических эмоций, закрепленных естественным отбором.
Может показаться, что представление о чисто средовом происхождении этических норм, о всемогуществе их воспитательной передачи от поколения к поколению и абсолютизация зависимости этики от среды обещают человечеству гораздо более скорое самосовершенствование, чем эволюционно-генетическая гипотеза происхождения этики. Но такое представление имеет и оборотную сторону: опричники и янычары давно продемонстрировали плоды направленно-солдафонского воспитания, и если признать всемогущество именно «воспитания», то попытка Гитлера вырастить такую немецкую молодежь, перед которой содрогнется мир, уже не покажется безумной. Однако в силу вступает своеобразный групповой отбор: опричнина оказалась прологом к смутному времени, янычаров пришлось уничтожить как величайшую угрозу собственному государству, а военные успехи Гитлера обернулись против Германии такими опустошениями, которых она не знала со времен тридцатилетней войны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103