– Жечь давно надо твой город, – буркнул Чмыхало, ощупывая одежду. Он никак не мог привыкнуть пользоваться карманами и постоянно путался в них. – Батыр не ворона, по крышам не скачет. Батыр в чистом поле воюет.
– Конечно, в чистом поле вы воевать мастера. Десять на одного… Забыл, как вы наших князей на реке Калке замочили?
– Зябля, сколько раз тебе Толгай говорил: не знаю я реку Калку. Толгай дальше реки Урунги не ходил. И отец его не ходил. И дед.
– Внук, значит, пойдет…
– Вот у внука за своих князей и спросишь… На! – он протянул Зяблику ручную гранату в гладком зеленом корпусе.
– Это дело! – тот подбросил ее на ладони. – Да только далековато чуток. Не доброшу. Может, миномет сделаем?
Беззаботный Чмыхало, отродясь не имевший понятия о технике безопасности, кивнул, забрал гранату обратно и, крепко зажав ее в горсти, выдернул предохранительную чеку. Люди, знакомые с фокусами Зяблика, тот же Смыков, к примеру, услышав зловещие слова про миномет, давно бы смылись от греха подальше, но наивный Лева даже чуть привстал, чтобы лучше видеть.
Зяблик выпрямился во весь рост и застыл в позе футболиста, бьющего штрафной, – корпус откинут чуть назад, руки растопырены для равновесия, правая нога занесена для удара так, что пяткой почти касается ягодицы, взор устремлен не на мяч, а на цель. Чмыхало, продолжая сидеть на корточках, невысоко подбросил гранату (спусковой рычаг звякнул, освобождая ударник), и Зяблик, рявкнув на выдохе: «Получай!» – врезал по ней подъемом ноги.
Граната понеслась по пологой дуге и, как шрапнель, рванула над кирпичной башенкой. Когда дым рассеялся, стало видно, что люди, ранее сидевшие за ней, теперь бегут к краю крыши – вернее, один бежит, а второй еле-еле ковыляет. Аналитический ум Цыпфа выдал сразу три варианта столь странного поведения этой парочки: или они, оглушенные взрывом, просто потеряли ориентацию, или позорному плену предпочитают смерть на камнях мостовой, или надеются, что за их спинами сейчас вырастут крылья.
А потом случилось такое, чего не ожидал никто, даже не верящий ни в сон, ни в чох, ни в вороний глаз Зяблик. Когда до водосточного желоба осталось не больше шага, один из двоих, бежавший первым, прыгнул и, пролетев по воздуху семь или восемь метров, лягушкой распластался на покатой крыше противоположного здания.
Раненый, похоже, собирался повторить трюк своего напарника, но в последний момент автоматчик успел-таки срезать его короткой очередью.
Перед тем как нырнуть в слуховое окно, человек, перепрыгнувший улицу, сорвал свой колпак и помахал им, как флагом. На его голове, среди гривы нечесаных волос, сверкнули короткие золотые рожки.
– Матерая с-сволочь! – Зяблик вскинул пистолет, но стрелять было уже не в кого.
Снизу раздался пронзительный женский визг – не то Виолетты, не то Изабеллы. Верка визжать не умела: или глотку давно прокурила, или уже отвизжала свое, который год болтаясь с ватагой Смыкова.
Спустя полчаса итоги схватки прояснились окончательно.
Трое аггелов – если только это были действительно они – полегло в подвале, четвертый напоролся на пику в подъезде, пятый, нашпигованный пулями и осколками, разбился, упав с крыши (чуть ли не на голову Изабелле, которая и подняла визг), а шестой сбежал – самым невероятным образом. Зяблик шагами измерил ширину улицы – получалось почти восемь метров, чуть меньше европейского рекорда, установленного в те времена, когда люди бегали и прыгали для собственного удовольствия, а не спасая свои шкуры.
Уходя проходными дворами, шестой аггел наскочил на оставленного в оцеплении дружинника, вооруженного только топором. Сейчас этот неудачник (совсем еще молодой парень с едва пробившейся на лице щетиной) лежал в промежутке между двумя проржавевшими мусорными баками, неестественно вывернув на сторону голову, державшуюся, наверное, только на лоскутьях кожи. Кровь, добытая из его перерезанного горла, понадобилась аггелу, чтобы оставить на стене малопонятный автограф: «Зяблик. Кузнец помнит о тебе!»
Пока Изабелла выла над покойником, приходившимся ей какой-то дальней родней, Виолетта ошарашенно спросила:
– Что это хоть за Кузнец такой?
– Каин, Кровавый кузнец, – неохотно ответил Зяблик. – Они же, гады, на Каина молятся. Ты что, не знала?
– Откуда ей знать? – заметил Смыков, старательно перерисовывая надпись в свой блокнот. – У нее, не в пример некоторым, среди аггелов приятелей нет.
Зяблик уставился на Смыкова долгим взглядом, в котором неизвестно чего было больше – удивления или жалости. Так смотрят на прокукарекавшего поросенка или на хрюкающего петуха. Потом Зяблик сказал:
– Ты, что ли, оцепление расставлял? И как же это тебя угораздило на самое бойкое место шкета безоружного сунуть?
– Не надо, братец вы мой, валить с больной головы на здоровую, – отозвался Смыков. – Сами же упустили преследуемого, а признаться в этом не хотите.
– Я упустил? – удивился Зяблик. – А чего же ты его внизу не перехватил?
– Я пожарную лестницу охранял.
– Задницу свою ты охранял! Мы их от пожарных лестниц сразу отсекли!
– Не знаю, кого вы там от чего отсекли, – Смыков пожал плечами. – Мне снизу не видно.
– Ну ты и фрукт. Смыков…
Тут с улицы донесся тревожный свист Толгая, а из-за угла выскочила запыхавшаяся Верка.
– Идите посмотрите, что там делается! – крикнула она.
Все, кроме оставшихся возле мертвеца сестриц, устремились за ней. Шли не таясь и оружие не доставали – по Веркиному лицу было понятно, что зовут посмотреть на что-то хоть и неприятное, но опасности не представляющее.
Разбившийся аггел лежал там, где и прежде, – ноги на тротуаре, голова на мостовой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21