ПОСЛЕДНИЙ КОРАБЛЬ
Как это все просто - ползти и ползти вперед, неспешно находить
руками новую опору и подтягивать тело еще на полметра, еще на
метр... Ползти, не задумываясь о том, что движет тобой, выбросив
из головы все мысли, мечты, воспоминания. Ползти, забыв об
окружающем, помня и осознавая только одно: там, впереди - твой
корабль, на который еще можно успеть, на который просто
необходимо успеть. Они не ждут тебя на этом корабле, тебя
встретят как воскресшего из мертвых - да ты и есть воскресший из
мертвых - и будут удивляться и радоваться твоему возвращению. Там
тебя ждет горячий душ, а потом постель - сухая, теплая и чистая.
И воздух там свежий и чистый. И пища - обыкновенная человеческая
пища. И там можно будет спокойно задавать себе вопросы и думать о
своем спасении. Там ты не останешься наедине с этими мыслями, там
будет кому думать вместе с тобой. Вместе не страшно думать о чем
угодно, вместе можно справиться с любыми, самыми страшными
мыслями. А сейчас думать не надо, надо просто ползти вперед,
ползти до тех пор, пока не увидишь посреди этой болотистой
равнины свой корабль. И тогда останется только приподняться над
болотом, опершись о какое-нибудь полусгнившее бревно, и помахать
рукой. И закричать - закричать просто так, по человеческому
обыкновению - ведь никакой звук, конечно, не сможет достичь
корабля на таком расстоянии. Закричать от радости, от осознания
того, что мониторы внешнего обзора уже заметили и отождествили
твою фигуру на болоте, и уже объявлена на корабле общая тревога,
а старт, которого все ждали с таким нетерпением вот уже несколько
недель, теперь отложен, и никто не вспомнит и не пожалеет об
этом. И уже через пять минут откроются нижние люки, и флаеры
спасательной партии устремятся к тебе на выручку. И всем вам
потом смешно будет вспоминать эту спешку: ну что такого может
приключиться с человеком, который прополз по болоту не одну сотню
километров, за лишние пять минут ожидания? И тебя поднимут из
этой трясины и на руках - хотя ты и попытаешься идти - перенесут
внутрь флаера...
Как все это просто!
Как все просто, если ни о чем не задумываться, в который уже
раз подумал я. Если бы только можно было перестать думать. Или
хотя бы перестать вспоминать.
Я вытянул руку вперед и нащупал опору. Какую-то мокрую
скользкую ветку, торчащую изо мха, если эту плесень серо-зеленого
цвета можно назвать мхом. Сжал пальцы. И медленно стал
подтягивать тело. Так будет лучше - сделать вид, что ты сдался. И
не спешить. Так ты останешься хозяином положения, твердил я себе.
Трясина неохотно выпускала меня, бурлила выходящими болотными
газами - я уже не замечал их отвратительной вони - чавкала и
урчала в глубине. Я давно перестал бояться ее. Знал - она меня не
поглотит. Я подвинулся на метр вперед, потом еще на метр. Еще
полметра и я достигну, наконец, этого бревна, наполовину
торчащего из трясины, ощетинившегося многочисленными острыми
сучками. Из-за него - я это знаю абсолютно точно - можно будет
увидеть корабль. Я вынимаю руку из грязи, протягиваю ее вперед и
хватаюсь за один из сучков. Еще одно усилие - и я уже лежу у
самого бревна и могу приподняться над топью, оперевшись о него
локтями.
Но я этого не сделаю. Минут пять, не больше, чтобы не забыться
и не потерять над собой контроля, я лежу отдыхая. Потом
приподнимаюсь и осторожно, чтобы меня не заметили, высовываю
голову из-за бревна. Я вижу корабль на горизонте, едва заметный в
пелене мелкого дождя.
Все. Дальше я не пойду. Ни за что на свете не сделаю я больше
ни одного движения вперед. Я уже говорил себе это не раз, пока
полз сюда, я прекрасно помню это, как помню и то, что никакие
обещания не смогли сдержать моего движения вперед. Но теперь -
совершенно другое дело. Теперь я остановился у последнего рубежа,
ступить за который не имею права. Я почти ощущаю его, этот рубеж.
Здесь, так близко от цели, он кажется почти материальным, и это
придает мне уверенность в том, что я смогу зацепиться за него и
не двинуться дальше.
Я не имею права сделать это.
Я знал это все время, пока полз сюда. Знал, что не имею права
переступить этот рубеж. Знал, что не имею права даже высунуться
чуть больше - ведь тогда меня могут заметить с корабля. Я знал
все это. И все-таки, пока полз вперед, несмотря ни на что,
несмотря ни на какие клятвы себе самому, я на что-то надеялся.
Где-то в самой глубине души жила, оказывается надежда как-то
обойти запрет, который я сам себе поставил. Бродди, наверное,
назвал бы это "синдромом надежды" и потом долго-долго выспрашивал
бы меня о том, что же я чувствовал и о чем думал все эти дни,
пока полз к кораблю, понемногу выуживал бы из меня самые
неожиданные признания, анализировал бы все это, сопоставлял, а
потом, через месяц или два таких мучений с глубокомысленным видом
заявил бы: как он и предполагал с самого начала, в основе всех
моих возвышенных устремлений лежат совершенно низменные мотивы, и
врачебная этика не позволяет ему раскрывать их суть, чтобы потом
не пришлось лечить меня от комплекса неполноценности.
Но Бродди улетит, так ничего и не узнав. Никто и никогда
ничего не узнает. И мир этот - Тэсхо-¤иии - так и останется лишь
еще одним из обследованных в свободном поиске миров, лежащих за
границами сферы экономических интересов человечества. Здесь
останется обелиск с капсулой, останется радиомаяк на орбите,
который рассчитан на полмиллиона лет работы, останутся обломки
моего флаера, утопленные в болотистом лесу.
1 2 3 4