Я пробовал писать на других уроках, но тщетно. То учитель по проходам разгуливает (на этом уроке, к счастью, она не отлипает от стойки с картами у доски), то Бобби Вандербильт, который сидит позади, лупит меня кулаком по почкам и спрашивает, что это я такое делаю. Вандербильт, как я выяснил из неких бессвязных разговоров на школьном дворе, залипает на спортивных автомобилях и ветеран потребления журнала «Дорога и трек». Это объясняет, почему с его парты чуть ли не все время несется какой-то рев: он губами воспроизводит пластинку «Звуки Себринга».
19 сентября
Я один временами (но только временами) понимаю, что свершилась некая ошибка, и я попал туда, где мне совсем не место. Может статься, мисс Мандибула тоже это знает на каком-то уровне, но по причинам, мне понятным не вполне, поддерживает игру. Когда меня впервые назначили в этот класс, мне хотелось возмутиться – настолько очевидна была оплошность, что ее заметил бы даже самый глупый директор школы; однако со временем я уверился, что сделали это намеренно, меня снова предали.
Теперь, похоже, разницы почти нет. Эта жизненная роль так же интересна, как и моя предыдущая – оценщика в «Большой северной страховой компании»: должность вынуждала меня проводить все время на руинах нашей цивилизации, среди покореженных бамперов, обескрышенных сараев, выпотрошенных складов, раздавленных рук и ног. Через десять лет подобного волей-неволей начнешь видеть в мире одну большую свалку, смотреть на человека и наблюдать лишь (потенциально) изувеченные органы, входить в дом лишь для того, чтобы отметить маршрут распространения неизбежного пожара. Стало быть, едва меня сюда ввели, я сразу понял, что совершена ошибка, однако санкционировал ее, явив проницательность; осознавал, что даже из такого мнимого бедствия можно извлечь какую-то выгоду. Роль оценщика учит хотя бы этому.
22 сентября
Меня заманивают в волейбольную команду. Отказываюсь – не хочу пользоваться преимуществами моего роста, это нечестно.
23 сентября
Каждое утро проводят перекличку: Бокенфор, Браунли, Броан, Гейгер, Гюйсвит, Дарин, Джейкобс, Дурбин, Кляйншмидт, Койль, Конс, Крецелиус, Логан, Лучшевина, Лэй, Масай, Митганг, Пфайльстикер, Свистен. Похоже на литанию, что возносил тусклыми и жалкими техасскими зорями кадровый сержант нашей учебной роты.
В Армии я тоже был чуточку набекрень. Мне фантастически много времени потребовалось, чтобы осознать то, что все остальные ухватили чуть ли не сразу: большая часть всей нашей деятельности абсолютно бесцельна и ни к чему. Меня не покидала мысль: зачем. А потом случилось такое, что поставило новый вопрос. Однажды нам приказали побелить – от корней до верхних листочков – все деревья в расположении нашей части. Капрал, передавший нам приказание, нервничал и извивался. Позже мимо проходил капитан после дежурства, посмотрел на нас – забрызганных известью, совершенно вымотанных, раскорячившихся на высоте среди нами же созданных уродов. И ушел, матерясь. Принцип я понял (приказ есть приказ), но вот что интересно: кто здесь решает?
29 сентября
Сью-Энн – чудо. Вчера она злобно пнула меня в лодыжку за то, что не обратил внимания, когда на истории она пыталась передать мне записку. Опухоль еще не спала. Но за мной наблюдала мисс Мандибула, что я тут мог сделать? Странное дело: Сью-Энн мне напоминает жену, которая была у меня в прошлой роли, а вот мисс Мандибула кажется ребенком. Постоянно следит за мной, стараясь не подпускать во взгляд сексуальной многозначительности; боюсь, остальные дети это заметили. Я уже перехватил на той призрачной частоте, что и есть среда общения в классе: «Учительский любимчик!»
2 октября
Иногда я задумываюсь об истинной природе того заговора, что привел меня сюда. Бывает, я убежден, что его инспирировала моя былая жена, которую звали… Это я притворяюсь, что забыл. Я отлично знаю ее имя, как и марку моего бывшего моторного масла («Квакерский штат») или свой старый армейский серийный номер (СШ 54109268). Ее звали Бренда, и лучше прочих я припоминаю один разговор между нами – теперь он кажется мне крайне подозрительным, случился он в тот день, когда мы расстались.
– У тебя блядская душонка, – сказал я в тот раз, не утверждая тем самым ничего, кроме буквального, ничем не приукрашенного факта.
– А ты, – ответила она, – жиголо, олух и дитя. Я бросаю тебя навсегда и надеюсь, что без меня ты сдохнешь от собственной несостоятельности. А она значительна.
Припоминая эту беседу, я ерзаю за партой, и Сью-Энн за мной наблюдает со злобненьким состраданием. Она уже заметила несоответствие между габаритами моей парты и моим размером, но, очевидно, зрит в этом лишь свидетельство моей блистательности, мою угрюмую светскую изощренность.
7 октября
Однажды я на цыпочках подошел к столу мисс Мандибулы (когда в классе больше никого не было) и обследовал его поверхность. Мисс Мандибула – сторонник чистого стола, как я обнаружил. На нем не лежало ничего, кроме журнала (того, в котором я значусь шестиклассником) и методического пособия, открытого на странице с заголовком «Придавать осмысленность процессам». Я прочел: «Многим учащимся нравится работать с дробями, когда они понимают, что делают. Они уверены в своей способности совершить нужные шаги для получения правильных ответов. Тем не менее, для того, чтобы теме урока придать нужное гражданственное звучание, необходимо отыскивать реалистические ситуации, требующие использования этих процессов. Следует решать множество интересных и жизнеподобных задач, включающих в себя задействование дробей…»
8 октября
Меня не раздражает ощущение того, что я все это уже проходил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44